Читаем Запасный выход полностью

С утра я затопил баню, от обеда Любка практически отказалась, а теперь с полотенцем на голове носится по дому от гардероба к зеркалу и обратно. Иногда замирает, приложив к груди кофточку, глядя на свое отражение и вдумчиво выпятив животик и нижнюю губу. У нее очень серьезная вертикальная складка между бровями в такие моменты.

Наконец собака загнана в дом, дом заперт, и моя жена проходит на цыпочках к машине, а конь высовывает между жердей ограды голову и провожает ее глазами, смотрит, как она в коротеньком пальтишке становится невесомой и едва касается черной земли, чтобы каблуки не вязли.

Я наблюдаю и думаю, что очень люблю театр, несмотря на то что там играют актеры и устраивают представления.

Забрызгав машину с ног до головы черной грязью, мы потихоньку выбрались на асфальт и поехали мимо нашего районного центра, потом мимо другого райцентра, потом мимо третьего. Всё по небольшим и довольно пустынным дорогам, некоторые из них были ровными и гладкими, некоторые необычайно выщербленными и ямистыми. Мы миновали целый куст населенных пунктов с древесными названиями – Ольхи, Кленок, Ясенок. Пересекали реки с древними именами и добрались, в ранних осенних сумерках, до четвертого райцентра, основанного тысячу лет назад на холме между речками Вёрдой, Песоченкой, Каликой и Вослебедью, – Скопина. Теперь Вослебедь называется Жабкой.

В здании городского ДК нас ждала «Антигона» по Жану Аную. Мы даже по дороге погуглили, кто такой Жан Ануй, чтобы уверенней себя чувствовать среди бархата и хрусталя.

К сожалению, я не нашел ни портьер, ни прочих важных театральных аксессуаров, зато нас ждало чаепитие в комнатке режиссера, коллекция народных костюмов в фойе и ощущение, что мы тут все свои собрались.

А потом в небольшом провинциальном городе, на берегах реки, переименованной из Вослебеди в Жабку, прекрасная Антигона стояла на коленях на сцене и произносила страстный монолог. В какой-то момент даже перешла на французский, чтобы всем – и местным скопинским жителям, и нам, приезжим из другого района области, – стало абсолютно ясно, что мы ее никогда не сможем понять. И мы все потупили взор.

Как хорошо возвращаться, высвечивая фарами сто двадцать темных осенних километров сквозь все эти заснувшие ольхи, кленки, ясенки, переезжать по мостам через рановы, мостьи и иберди, говорящие на вымерших языках, и думать о том, что пора бы уже прочитать трагедии Софокла и засесть за французский.

Приятно было узнать спустя несколько дней, что наша «Антигона» съездила в Москву на какой-то международный конкурс и получила там приз.

* * *

С самого Фениного приезда мы старались водить его на корде по окрестностям. Прочитали, что лошади нужно иметь в голове карту местности, где она живет. Я вполне понимаю такую необходимость, мне тоже важно ясно представлять, посреди чего я живу, что окружает мой дом вблизи, что находится вокруг него в пешей досягаемости, куда можно съездить на машине так, чтобы успеть вернуться к вечеру, где на расстоянии полутора-двух сотен километров находится хороший театр. Я люблю карты не меньше, а даже больше списков и перечней.

Мы выяснили, что наше дитя каменных джунглей, проведшее всю жизнь в конюшне, боится высокой травы (особенно когда высокие травы щекочут брюхо), не умеет искать падалицу под дикими яблонями, пугается взлетающих перепелок и треска сучков под ногами. Что ему интересно пробовать на вкус листву всех деревьев, обкусывать нижние ветви. Что выросшая на перепаханном поле зеленая отава необычайно сладка.

Во время этих прогулок стало ясно, что мы не справляемся с нашим конем. Пару раз Люба возвращалась в слезах, и мы вместе отправлялись на поиски по следам, отчетливо видневшимся на влажной осенней земле. Один раз я даже пытался разглядеть следы на асфальте, но мне это не удалось. Мощные представления он устраивал и мне.

И мы написали Насте, к которой летом ездили в Ярославскую область. Она обещала помочь.

А пока Любка на четыре дня отъехала в Москву на супервизорскую группу, у меня начался запой. Я забросил прогулки с лошадью, забросил свою работу, засел дома и утратил всякий интерес к ведению жизни.

Как может начаться запой у давно не пьющего человека? – спросите вы.

Легко. Я знаю, как это начинается у меня, знаю, как заканчивается. Я проходил через это множество раз – сначала с алкоголем, а теперь без алкоголя, мне это совсем не впервой, я уже тертый калач. Я вам расскажу.

Запои у меня бывают разных типов – расслабленные, рабочие, хулиганские запои, ну и, конечно, – обиженные запои по восстановлению справедливости, они наиболее частые. Во время отъезда Любки случился расслабленный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное