Читаем Запасный выход полностью

А во время расслабленных запоев я кушаю стыд. От него – как бы это сказать вам – некоторым образом цепенеешь. Зрение становится тусклым, плечи придавливаются к земле, голова пустеет. Казалось бы, ничего приятного, да? Но зато какие острые случаются прорывы надежды в самое сердце, как я весь устремляюсь к тому необыкновенному и красивому, которое начнется завтра с раннего утра, когда подскочу с кровати и переделаю все дела! Сегодня-то уже бесполезно. Но с утра оказывается тоже бесполезно.

Закусывать стыд хорошо размышлениями о коварстве женщин, конспирологическими теориями, разоблачительными видеороликами на Ютубе – это зависит от того, кто нас обижает. Обидчиков много, и они все разные – любимая женщина, женщины вообще, родные мать с отцом, коммунисты, фашисты, гомосексуалисты, исламисты, татаро-монголы, евреи, либералы, америкосы, правительство, государство, транснациональные корпорации. При правильной закуси стыд ферментируется в обиду, а дальше уже по накатанной.

Если же расслабленный запой не хочется растягивать, то лучше ограничиться сериалами. Тихо едешь на одном стыде и вспышках сладкой надежды, день на третий проходишь максимум, потом потихоньку тормозишься.

Но вот, наконец, приближается время возвращения моей любимой. Оно все ближе, солнце нашей любви припекает все сильнее, вытаявший пейзаж моей жизни непригляден. Немытая посуда, скомканная кровать, на которой я валяюсь в одежде, усыпана крошками имбирных пряников и печенья. На обеденном столе свалка и объедки. Отвращение к себе достигло предела, ферментировалось и превратилось в суетливую похмельную работоспособность. Последний день – день уборки и возрождения. Дом несказанно чист к приезду любимой, с ковра вычесана собачья шерсть, на печке исходит паром что-нибудь аппетитное. Но женщина глядит на этот блеск без особой радости. Она жена алкоголика, она все чует.

Она глядит на всю эту красоту с едва заметной горчинкой, похожей на нотки усталости от дальней дороги, говорит слова восхищения, а у самой нарастает чувство вины, которая, накопившись, потом забродит, опять же ферментируется и превратится в злость и бессилие. Мы бухаем вместе.

Так почему же мне не удержать себя на этой дурацкой развилке, если по тому, как меня подмывает, я заранее знаю все, что случится дальше?

Не ходите, дети, в Африку! Не пей, братец Иванушка, из козьего копытца! Да, я знаю, но знание бессильно перед чарами сказки, перед надеждой на волшебный исход, который во сто крат милее простой математики успеха. Если хотя бы раз произойдет чудо, если, посмотрев серию, я вломлюсь в работу, «как танк в березки», то я свободен! Я независим! Я не алкоголик! Я вполне смогу смотреть сериалы, а потом делать трудную работу, я смогу выпить две-три рюмки в праздник и не закувыркаться на неделю.

Я смогу совершать невозможное! Мне очень хочется совершать невозможное!

Но каждый раз во время расслабленных запоев меня ставят на место.

Может, это и неплохо в чем-то. Это останавливает меня, по крайней мере, от алкоголя.

О запоях по восстановлению справедливости я расскажу как-нибудь потом. Когда он случится, а он неизбежно случится, тогда и расскажу по свежим следам.

А пока что любимая вернулась, и на следующее утро я покорно встаю пораньше, сажусь за стол и терпеливо выполняю намеченную мной норму работы. Обычно это пять тысяч знаков с пробелами. И чаще всего это очень непослушные знаки, особенно в начале работы, особенно после запоя. Они буквально ускользают сквозь пальцы.

Иногда ценой больших усилий удается согнать сотен пять в небольшое пестрое стадо, нажать кнопку «Сохранить». Сходишь на радостях покурить и заварить себе еще чайку. Возвращаешься, перечитываешь, а они все дохлые. Они только казались живыми, они были мертвы с самого начала.

Приходится начинать заново.

Тяжелая, ковбойская такая работа – сгонять в одну кучу знаки, собирать из них что-то организованное и осмысленное. И задница устает не меньше, чем у любого ковбоя.

Но ты сидишь, набиваешь двумя пальцами. Набиваешь, стираешь, опять набиваешь, глядишь в окошко на голые ветки, которыми машут осокоря, опять набиваешь. А потом постепенно время начинает течь по-другому, как бывает во всякой хорошей работе, тело все подбирается, как у нашего Фени, когда он рысит по выпасу, задрав хвост, ты забываешь о еде, питье и табаке. То хмуришься сам себе, то тихо похохатываешь. И вдруг смотришь – ты сегодня стал обладателем солидного гурта тысяч в пять вполне живеньких таких знаков.

И тебе нравится, как ты поработал. Ты целуешь свою любимую в заспанные сахарные уста и завариваешь ей чай (если воскресенье) или целуешь в уже давно проснувшиеся, даже успевшие поработать, чуть независимые уста (по будням).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное