Записи на таблицах

Дети, бегавшие вокруг фонтана, заметили, что непонятный, необычно одетый, дядя повалился на асфальт, но не придали этому значения… пьяный… отлежится…

Та, кого он силился увидеть в окне второго этажа, не выглянула наружу.

Даже когда вокруг марионетки столпились зеваки, и когда заносили холодную гору плоти в подъехавшую неотложку.

Ее просто не оказалось дома.

Не разобрать где явь и сон

Поезд метро, взвыв тугим голосом тормозов, вынырнул из неглубокого туннеля и, постукивая на стыках, дрожа от напряжения выдохнул — словно бегун, разорвавший финишную ленточку, у асфальтового причала станции. В репродукторе прозвучало: «Конечная, поезд дальше не идет».

Он оглянулся на освещенные окна поезда, за которыми ярко горели на пластиковых стенах над сидениями рекламы компаний сотовой связи, русский витязь с мечом приветствовал народ над надписью «День Единения, 4 ноября», в вагоне было всего пять секунд назад тепло, пахло потом, и хорошенькие девочки пудрились и прихлебывали вино из бутылки, из горлышка которой торчало три длинные соломинки. Теперь исчезли и девушки, и бутылка вина, и последняя молекула запаха их молодых тел покинула носоглотку. Воздух, холодный, обжигающий, пахнущий креозотом, сажей из труб котельных, бензином, прелыми листьями, которые показались из-под недавно растаявшего раннего снега, ворвался в легкие, заслезились беспомощно глаза. Недалеко, со станции пригородных поездов, истошно вскрикнула сиреной уходящая в Подмосковье электричка. В неверном свете неоновых ламп он направился через переход, в котором шла бойкая, невзирая на позднее время, торговля. Бабки с трафаретными, уставшими за день лицами, в сапогах из дешевого кожзама, стояли с одинаковыми вешалками в стынущих, венами покрытых, руках, предлагая китайские пуховики и неуклюжие пиджаки, какие-то черные мужички с тревожными взглядами под кепочными козырьками торговали рыжими мячиками апельсинов, лежащими в неожиданно родных ящиках с надписями «Jaffa», лоточники прямо на одеялах, постеленных на грязноватый пол, предлагали аксессуары для мобилок и непонятную дребедень. А за воротами метровокзала базар шумел, освещаемый желтыми шарами высоко поднятых на мачтах фонарей, и поток людской выливался и вливался в маршрутки, автобусы и троллейбусы, урчал и фыркал вокруг, люди шли быстро, опустив голову в плечи и взгляд в мокрый асфальт, в углах которого у щербатых бордюров все еще лежали кучки снега.

Окраина столицы Евразии перестала быть окраиной ровно тогда, когда за МКАДом выросли желтые и красные корпуса новых двадцатиэтажных домов, когда загородный поселок Белая Дача удивил москвичей, которых, казалось, не удивляло уже ничего, гигантом — торговым центром, называемым тоже «Белая Дача», малую часть которого занимала шведская «Икея», а в фуд-корте от названий предприятий быстрого питания рябило в глазах и пропадал аппетит. Но окраина осталась окраиной, наполненной угрюмыми девятиэтажками и высокими шестнадцатиэтажными свечками брежневской поры, где высокие липы росли во дворах, где у зелено-желтых бордюров парковались теперь уже не «Жигули» и «Запорожцы», а ниссановский джип и новая «БМВ». Но так же горбатились тусклые скамейки в темных уголках, и так же, как и тридцать лет назад, молодежь распивала по ночам пивко да «Ягу», тихонько матерясь и обсуждая интимные стороны своей простой однообразной жизни. Такие точно кварталы остались от эпохи победившего социализма во всех городах российских, и только опытный взгляд мог отличить московский жилмассив от Екатеринбургского или Курского или Елабужского. Впрочем, наш герой опытным взглядом не обладал. В нем все выдавало чужака — длинное немодное пальто, американские ботинки с рифленой подошвой, простая вязанная шапочка, плотно сидевшая на черепе, необычные и незнакомые для России очки без оправы. Странным человеком казался наш герой, неуемным инопланетянином, гостем из теплого зарубежья, «где пальмы растут в золотых песках». Еще более странным казался его маршрут — он крутился по дворам, темным от ночи, озаряемым лишь светом из окон да редкими фонарями, попросил огонька у сидящей на заборчике у фонтана шпаны — те, ошалев от неземного облика незнакомца, щелкнули зажигалкой. Возле одного из домов он остановился и поглядел наверх, в какое-то только ему известное окно, выдохнул клуб дыма, улыбнулся грустно и бросил догорающий окурок в снег, который лежал во дворе кучей и совсем почти не растаял. «Цветов, цветов нет», — пробормотал он, — «значит простыл ее след. Пусть покинет душа моя свет». И повернулся в сторону станции метро.