Записи на таблицах

— Ночью я разбужен, пишу при свете факела, ужас душной ночи, бог Эрра — бог чумы посетил нас, огромный лагерь стонет от боли, как единое тело, люди катаются по земле, изрыгая кровь, не могут дышать, умирают один за другим. Тела их покрывают красные нарывы, сочащиеся гноем, они падают рядом и умирают, падают и умирают!! Жрецы у алтарей возносят жертвы и молитвы богам, Ашшуру, Суэну и Нинурте, но тщетно, они валятся тут же у алтарей в судорогах и отдают свои души тем богам, которым молились! В небе светят две луны, обе кроваво-красного цвета, Суэн раздвоился и окрасился кровью! Это наша кровь, это наши стоны и крики достигают лунного бога. Но он бессилен. Возле меня лежит солдат, изо рта его течет струйка крови, неожиданно он говорит мне, и я с трудом слышу голос его сквозь ужасный шум: «Бог яхуд простер на нас руку свою! Многие видели руку в небе, а в ней — меч Яхуд, как серп бронзовый, жнущий как колосья, людей наших! Не надо было гневить его!». Дальше я ничего не помню, точнее, помню отрывками, как-бы в тумане, что лежу на земле, а вокруг тишина, и страшная вонь и смрад, и какие-то желтоухие дикие собаки рыщут среди трупов, и стервятники кружат в белесом небе стаями, ибо лагерь превратился в одно огромное царство мертвых, и один я остался, пощаженный злобным и страшным, невидимым и неосязаемым богом Яхуд!..

Отступление третье: Лунный бог

Тэрах нервничал. Огромный, грузный, рано полысевший, он сидел во дворе дома своего на улице Водоносов, ерзая на глинобитной скамье, раскаленной летним солнцем Арам-Нагарима. В полуденный час, когда жара выпивает человека заживо, когда змеи, по глупости заползшие на камень, моментально зажариваются, когда иссякает вода в болтливом фонтанчике во дворе, ничего не остается делать, кроме как сидеть вот так во дворике, подливая себе из кувшина пиво, и думать. Думы не несли покоя Тэраху. Внешне все было благополучно. Вчера на закате вернулись из Киша просмоленные плоты, нагруженные калахскими тканями, медленно подплыли к пристани, расположенной у базарной площади. Сегодня поутру караван, движимый железной волей Тэраха вернулся, пройдя песчаные бури и суховеи, из далекого Кархемиша с грузом меди и самородного железа, столь ценимого у кузнецов Ура. Серебро и золото текло в казну, склады ломились от товаров, и каждый житель Ура, кто знал Тэраха лично, а знали его многие, говорил о нем: «Он очень богат, этот купец!»

Но богатство, столь желанное в молодости, не несло счастья патриарху.

Он вспоминал плетеную из веток корзину, в которой сидел шестилетним младенцем, покачиваясь на спине мула; в соседней корзине, перекинутой через спину животного помещался нехитрый скарб, поверх которого лежала лира, струны которой пели мрачную песню пустыни, тревожимые сильным горячим ветром. Впереди мула шагал отец его — Нахор, пот выступал на спине его темными пятнами, высыхая белою коркой на буром и выцветшем плаще. Вдруг отец остановился и показал рукой вперед — там, среди желтой песчаной равнины Арам-Нагараима, окруженный сетью каналов и зеленью полей и фруктовых садов, лежал великий город, посреди которого на платформе, обмазанной асфальтом, высилась рукотворная гора — зиккурат Сина, Лунного Бога Шумера и Аккада. Город напоминал огромное чудовище, хребтом которого являлась серая лента реки Прат, лениво катившая воды свои с далеких северных гор, а головою — храм Сина. Стена, ощетинившаяся кирпичными зубцами, окружала Ур-Касдим (так, по словам отца назывался город), три дороги вели в него, по ним, как кровь по жилам двигался поток караванов, пеших людей, воинских отрядов, повозок, ослов, мулов, шли усталые паломники, движимые желанием простереться ниц на мощеной обожженными кирпичами площадью у подножия престола Сина. Шли кочевые племена Арамеев, таких же номадов, как и семья Нахора, предвкушая спокойную и сытую жизнь после перехода гипсовой пустыни, граничащей с запада с плодородными землями Арам-Нагараима. Тэрах вспомнил, как унизительно ползал отец его перед сытыми солдатами у ворот, вымаливая пропуск, пока один из них, жуя веточку, не сунул руку в корзину, висящую на одном из мулов и не вытащил оттуда сверток ткани. Именно эта полосатая ткань, вытканная матерью, стала пропуском: солдат поправил горячий бронзовый шлем, смачно плюнул под ноги и жестом приказал Нахору пройти сквозь ворота, скорчив при этом гримасу от чесночного запаха, исходящего от номадов.

Син, Лунный Бог, бог Ур-Касдим, таинственный бог ночи, стал богом семьи Нахора. Ступенчатая пирамида, увенчанная храмом Сина, возносилась на 120 локтей в высоту над древним городом, высота, невиданная доселе человечеством. Ночные мистерии в храме, сопровождаемые гулким ревом барабанов и взвизгами флейт стали привычными. Таинственный влажный, душный воздух урских ночей, напоенный запахами огромного города, запахами пряностей, свежей глины, канализационных каналов и гниющих отбросов совсем не походил на сухой и холодный ночной воздух пустыни. Лихорадки и чума были частыми гостями горожан.