Не переставая, лили с неба серые мокрые потоки, хлестали, словно плетью, по лицу, заливали глаза, смывали все живое… вода прибывала… люди карабкались на крыши, на приставные лесенки, на деревья, матери поднимали младенцев над головой… лодки, набитые людьми, тонули, их переворачивал шквальный ветер. Стоны и крики людей слились в один многоголосый вой, стоявший над гибнущим миром. Вода была повсюду — Евфрат, разлившись и набухнув от прибывающей воды затопил город, и вода продолжала и продолжала подниматься, быстро поглощая здания, поля, каналы, вынося на поверхность нехитрый скарб горожан. Трупы плавали среди обломков… страшные своей неподвижностью, с выпученными глазами и простертыми к небу руками… трупы людей, еще вчера ведущих грешную жизнь свою и любовавшихся рассветом над серой гладью Евфрата.
Еще с вечера — при первых порывах ветра — семья Ноаха вошла в ковчег. За месяц до этого поселили в нем домашних и диких животных, загрузили припасы. За Ноахом, державшим руку жены, шли сыновья его Шем, Хам и Йафет. Хам, самый отчаянный и непослушный, долго и с жалостью смотрел на желтые стены города, заглядывал в лица прохожих на улицах… Втайне от отца, он предупредил друзей о готовящемся бедствии и ждал, что они присоединятся к нему, но никто не поверил сыну Ноаха.
Теперь исполинский корабль медленно и важно качался на штормовых волнах, ветер нес его на север, и рев ветра и волн заглушал порой крики тонущего человечества…
Когда корабль проплывал мимо почти сокрытой волнами верхушки зиккурата, там сидел полубезумный городской сумасшедший, нищий поэт. Лицо его, залитое вперемешку слезами и струями дождя было обращено к небу, и он скандировал хриплым голосом:
Волна, свинцово серая и тяжелая перекатилась через вершину зиккурата, и, когда она отхлынула, поэта уже не было, а вокруг, словно непроницаемая стена, лились и лились из небесных окон струи дождя, безжалостные, холодные, неумолимые, и ветер необычайной силы выл над покрывшимся водой ликом земли.
Сорок дней прошло, а дождь и ветер не унимались, огромный корабль медленно плыл на север, подгоняемый ветром и несомый сильным течением. Могучий корпус судна уверенно держал яростные удары волн, осмоленные борта не пропускали свирепые воды вовнутрь. Качка почти не чувствовалась, только поскрипывали доски обшивки и мерно подрагивал пол в каютах. Звери и птицы чувствовали себя сносно, хотя и выражали свое недовольство спертым воздухом и отсутствием света, воя, лая, рыча и чирикая на разные голоса. Наверху, в верхнем ярусе помещений, Ноах, склонившись над глиняными таблицами, записывал все, что видел и слышал, твердо зная, что это — воля Божья.
«Сорок дней и сорок ночей», — писал Ноах — «дождь лил не переставая. Дождя, столь мощного, никогда не бывало в наших краях, даже в самые суровые зимы, он льет не более нескольких дней… но Господь в ярости своей наслал небывалые воды. В первый же день река Евфрат начала разливаться, выходя из берегов, смывая дамбы и затопила город; вода была повсюду, она поднималась стремительно, и люди на крышах домов кричали и плакали, понимая, что смерть близка. Многие предавались — прямо на крышах, на виду у всех — разврату, кое-кто перерезал себе горло, чтобы умереть быстро. Кто-то пытался спасаться в лодках, но бурное течение разлившейся воды переворачивало утлые суденышки, пригодные разве для ловли рыбы на тихих речных водах. Мир заканчивал свое существование, старики, женщины, дети и взрослые мужи смешались в одну огромную людскую массу, вопящую и испуганную до смерти».
«Мы вошли в ковчег за три дня до наступления вод. Я, Ноах, проживший шестьсот лет в Шуррупаке, супруга моя, и сыновья мои — Шем, Хам и Йафет, дети старости моей, с женами своими и детьми. Затворил я верхнюю дверь ковчега, и имя Господа было на устах мои, и молился я Ему, в тщетной надежде, что пожалеет он сынов человеческих, и не сотрет род людской, как говорил мне. Но тщетными были надежды мои».
«На сороковой день, ковчег был подхвачен сильным течением и ветром, и поплыл в одном направлении. Мы не знали, день или ночь стоит на земле, ибо была мгла и тьма, и струи дождя скрывали свет солнечный, и луны не было видно».