Записки. 1875–1917

Особоуполномоченный при 2-й армии А. И. Гучков уже с весны 1915 г. вошел в состав Особого Совещания по Обороне, и фактически уже не исполнял обязанностей особоуполномоченного; теперь же окончательно отказался от них, и мне пришлось представить на его место состоявшего в его распоряжении доктора Пучкова, ибо заместитель Гучкова, И. И. Батов, вернулся в Канцелярию Гос. Думы. В лице Пучкова, несмотря на его весьма молодой возраст — ему не было и 30 лет — я получил лучшего из бывших у меня особоуполномоченных. Сын старого члена Московской Городской Управы, С. В. Пучкова, и А.С. не был чужд по духу началам общественности, врачам он был свой по образованию, а тактичностью и умом он импонировал всем военным. За все время моей работы на Западном фронте ко мне не поступило на него ни одной жалобы; и во время революции, когда мало кто удержался на своих местах, Пучков без всякой демагогии сумел остаться руководителем Красного Креста во 2-й армии.

В 4-й армии особоуполномоченный ее Н. И. Антонов тоже вернулся в Петроград к работе в Гос. Думе. Та к как первоначальные его помощники Л. В. Голубев и Л. В. Кочубей были уже давно — первый главноупономоченным Кавказского фронта, а второй — особоуполномоченным при 3-й армии, то его заменил последний его помощник В. Н. Карпов. Богатый южный помещик, Карпов совершенно не обладал тактом, и у него часто происходили разные недоразумения с врачами, в которых он бывал обычно неправ по форме, даже тогда, когда по существу правда была на его стороне. Ввиду этого, я не счел возможным представить его на место Антонова, что вызвало затем посещение меня моим добрым приятелем бароном А. А. Врангелем, тогда начальником передового отряда в 4-й армии, которому Карпов поручил чуть ли не вызвать меня на дуэль, ибо увидел в неназначении его оскорбление его чести. Вслед затем он ушел сразу из Красного Креста.

Заменил Антонова бывший начальник передового отряда и начальник отделения Канцелярии Совета Министров Т. И. Тарасов. У него в Красном Кресте создалось имя во времена Лодзинских боев, где он вел себя великолепно. Особоуполномоченным он оказался средним, благодаря, быть может, очень большой его скромности и молчаливости, хотя дело у него шло вполне исправно. Помощником к нему пошел состоявший при Управлении Главноуполномоченного М. Н. Редкин. Мой младший товарищ по Училищу Правоведения, потом редактор официального «Варшавского Дневника», человек очень неглупый, но по внешности незаметный, он очень подходил Тарасову.

Воспоминание о Редкине переносит меня к нашему Училищному празднику — 5-го Декабря, который отпраздновать в этом году в Минске нас собралось, кажется, 6 человек. Старейшим среди нас был С. Д. Набоков, недавно ушедший из Курляндских губернаторов и причислившийся к нашему Управлению. Он явился жертвой крайних антинемецких течений в штабах фронта и 12-й армии, и посему часто очень подробно рассказывал, до каких крайностей доходило тогда в Прибалтийском крае преследование немецкого шпионажа. Нельзя, действительно, не сказать, что в обобщении несомненных случаев измены отдельных немцев (С. Бродерих, Мантейфель, Кайзерлинг) наши военные власти зашли слишком далеко, создавая часто среди немцев этих губерний совершенно напрасное озлобление. Противодействие Набокова этим эксцессам и привело к положению, при котором оставаться далее губернатором в Митаве ему оказалось невозможным. 5-го Декабря, кроме Набокова, помню еще среди участников нашего обеда, тоже состоявшего при Управлении Князева (скоро назначенного вице-губернатором в Сибирь) и поляка Велевейского. Вообще поляки держались эти годы довольно обособленно, даже в правоведской семье, и хотя на обед и пригласили Велевейского, однако, думали, что он не решится провести этот вечер с нами. На следующее утро мы все снялись на общей группе, причем, помню комичный случай — обращаясь к Редкину, Князев шутя говорит: «Миша, сделай умное лицо», — на что фотограф-еврей ответил: «Ну, зачем же умное, достаточно и просто интеллигентное».

Велевейский состоял в организации Польского Красного Креста при ее главе княгине Воронецкой, которою он фактически и руководил. У организации этой был передовой отряд и несколько небольших тыловых учреждений. Когда я познакомился ближе с этой организацией и с лицами, входившими в состав ее, меня поразило, как во всех польских семьях регулярно часть членов их ушла к русским, часть же осталась на месте; если уходил муж, оставалась жена или один брат был у нас, другой у неприятелей. При этом все они старались установить возможно лучшие отношения с властями обеих сторон. По-видимому, в этом была определенная система, проводимая всей польской знатью (в средних классах этого не замечалось), производилась своего рода страховка на случай любого исхода войны.