Записки. 1875–1917

Когда были образованы в составе нашей армии особые польские войска, то вполне естественно, что организация польского Красного Креста приняла на себя их обслуживание. Не помню уже точно, когда мне пришлось быть на освящении какого-то их учреждения (кажется, это был лазарет) в нескольких верстах от Минска. Там я познакомился с полковником Желиховским, о котором я уже упоминал выше. Командира польского корпуса генерала Довбор-Мусницкого не было. Про него говорили, что это очень способный военный, но мне лично не понравилось в его биографии, что он перешел в православие, чтобы получить право поступления в Военную Академию, но позднее вернулся в католицизм. Во время гражданской войны Довбор командовал армией в польский войсках, но затем был затерт австрийскими военными.

Княгиня Воронецкая, женщина уже не первой молодости и некрасивая, была особой очень пронырливой и старалась повлиять на каждого особыми специфическими способами. Уверяли, например, что когда ей нужно бывало что-нибудь от Данилова, то в виду его слабости к хорошеньким женщинам и хорошей еде, он приглашался на изысканный обед со старыми винами и хорошенькими сестрами, за которыми Данилов и ухаживал во всю, после чего ему и подносилась та просьба, из-за которой собственно и устраивался обед.

Выше я уже упоминал про генералов Родкевича, Рагозу и Леша, командующих 10-й, 4-й и 3-й армиями. Командующего 2-й армией генерала Смирнова я видел всего два раза; про него говорили, что ему везло. Все неудачи с подчиненными ему войсками происходили без него. Например, он очень удачно командовал 20-м корпусом — как только он оставил его, с корпусом произошла катастрофа. Во 2-й армии отступление проходило сравнительно удачно (правда, другие объясняли это тем, что тогда начальником штаба у него был способный генерал Квицинский), перед неудачным же Нарочским боем марта 1916 г. Смирнов заболел, и его временно заменил Рагоза, на которого и пала, до известной степени, ответственность за неудачу. Начальником штаба армии был после Квицинского ген. Соковнин. В штабе 1-й армии, расположившейся в усадьбе около города Дриссы, я был только раз. При входе в вестибюль господского дома я увидел большой манекен в конногвардейском мундире. Оказалось, что это было имение уже умершей к тому времени певицы Вяльцевой, доставшееся ее мужу генералу Бискупскому. Командарма ген. Литвинова я не застал, и видел только его начальника штаба генерала Одишелидзе, впоследствии бывшего военным министром Грузинской республики, типичного грузина, видимо, неглупого.

Наконец, закончил я мои официальные знакомства; в Минске посетил губернатора и архиерея. Последним был мой сотоварищ по 3-й Гос. Думе, епископ Митрофан. Очень простой по внешности и не очень умный, он, как я убедился, во время неоднократных наших бесед в Минске, был хорошим и искренним человеком, ставшим крайне правым на почве той крайне острой борьбы, которую ему приходилось в Западном крае вести с католиками-поляками и с евреями, экономически господствовавшими над православной его паствой, слабой и образованием, и материально.

По назначении меня главноуполномоченным я побывал дважды в Ставке. В первый раз я был в Могилеве еще осенью, вторично весной. Совершенно не могу припомнить почему, но в первый мой приезд туда из руководителей ее я никого не видел. Как будто, между тем, это совпало с переменами в составе Совета Министров, ибо вечером при отъезде вагон хотели сперва прицепить до Орши к экстренному поезду Горемыкина (но не успели этого сделать), ибо он спешил обратно в Петроград по получении, как оказалось через несколько дней, именно в этот приезд в Ставку, согласия Государя на увольнение в отставку группы министров во главе с Кривошеиным, находивших, наоборот, невозможным дальше оставление в должности самого Горемыкина. Во второй мой приезд в Ставку, кажется, в августе 1916 г., с утра я отправился к главноуполномоченному Красного Креста при Ставке, бывшему министру народного просвещения П. М. Кауфману-Туркестанскому. Хорошо знакомый Государю и лично очень независимый, Кауфман был в Ставке в особом положении, так что ему было поручено расследование нескольких дел, к Красному Кресту никакого отношения не имевших, например, о высылке в Сибирь по распоряжению штаба Северного фронта нескольких помещиков Прибалтийского края.