Записки. 1875–1917

Позвонив к министру Двора Фредериксу, Кауфман устроил мне приглашение в этот день обедать к царскому столу. В течение дня я представился сперва М. В. Алексееву, тогда начальнику штаба Верховного, произведшего на меня впечатление человека крайне переутомленного. Разговор наш был кратким и неинтересным, чисто деловым. Завтракал я в Собрании Штаба, помещавшемся в очень неуютном помещении. Среди состава штаба встретил я ряд знакомых, так что завтрак, очень простой, пролетел крайне быстро. Перед царским обедом я представился Фредериксу, уже тогда совершенно дряхлому умственно, но все-таки благодаря привычке почти целой жизни не делавшему совершенно ошибок в церемониале и этикете. Перед обедом нас всех собрали в зале перед столовой, где нас сперва обошел дворцовый комендант Воейков, а затем вскоре вышел и Государь.

Со всеми он поговорил, но недолго, задав мне несколько вопросов о Красном Кресте. Передо мной с полковником Генштаба, очевидно из штаба Ставки, поговорил о сроке окончания Трапезундской железной дороги, приближение которого признавал необходимым вел. князь Николай Николаевич. Подле меня стоял тоже полковник, лицо которого мне показалось сразу очень знакомым; я его действительно знал, но в ином виде — это был председатель Автомобильного Общества д-р Всеволожский, переименованный на время войны в зауряд-полковники, ввиду назначения начальником какой-то военной автомобильной колонны. С ним разговор у Государя был об автомобильных вопросах. После обхода перешли в столовую. Государь выпил рюмку водки, закусил кусочком какой-то закуски и отошел, уступив место другим. Почти все также пили только по одной. Обед был хороший, но простой и подавался быстро. После обеда Государь поговорил еще немного с кем-то из военных представителей союзников и, сделав общий поклон, удалился. Разошлись после этого и мы. Замечу еще, что при пропуске в Ставку и в губернаторский дом, где жил Государь, соблюдались обычные порядки, установленные при дворе — документы большей частью не требовались, но спрашивали, кто вы такой.

Еще раньше моего назначения главноуполномоченным я представился в первый и единственный раз в России покровительнице Красного Креста Императрице Марии Федоровне. Эта милейшая старушка, очень для своих лет бодрая и живая, расспрашивала меня о работе Красного Креста в 9-й армии, сама же все возмущалась ужасами, творимыми немцами. Говорила она, как всегда по-французски, и оставила у меня, да как, впрочем, и у всех, впечатление очень неумной женщины. Заодно упомяну еще, что весной 1916 г., кажется, в марте, я был принят в Царском Селе Императрицей Александрой Федоровной, про желание которой видеть меня мне сказал Б. К. Ордин. Почему она хотела меня видеть, я так и не узнал, и никакого намека во время нашего разговора она не сделала на это. Здесь на приеме нас было всего двое — я и командир какого-то кавалерийского шефского полка. Со мной Государыня говорила около 40 минут. Приняла она меня стоя, сразу посадила и стала расспрашивать о жизни фронта, не только о Красном Кресте. Разговор наш не останавливался ни на мгновение; несомненно, это была женщина и образованная, и умная и говорить с нею было интересно. Говорила она, большей частью, по-русски, но частью по-французски. До того я представлялся ей в 1904 г., после получения камер-юнкерства, но какой с тех пор в ней наблюдался сдвиг! Тогда производило впечатление, что она стесняется, не знает, что сказать, теперь видно было, что она хорошо сознавала, что в разговоре ей должно сказать, и вела его в определенном направлении. Симпатии мои, благодаря всем распутинским историям, были не на ее стороне, но, тем не менее, это представление произвело на меня впечатление. Главное, в ней чувствовалась воля, гораздо более сильная, чем у Государя, но, увы, направленная не куда надо.

После этих двух представлений я уже ни Государя, ни Государыни больше никогда не видел. Кстати отмечу, что во время войны мне пришлось еще видеть Государя в Минске, в декабре 1915 г., при проезде его в Вильну, где он должен был смотреть войска. Собраны тогда были на платформе Либавского вокзала все высшие чины штаба фронта, к коим причислялся и я. Выстроили нас в один ряд, и Государь прошел мимо нас, причем все мы называли себя, когда он к нам подходил, и он некоторым задавал вопросы. Было морозно, вьюжно и очень, в общем, неуютно: обход нас Государем в полутьме, при слабом освещении платформы ничего в себе торжественного не имел и продолжался недолго, каких-нибудь полчаса.

Относительно царских посещений войск мне пришлось позднее слышать мнение, что они только зря отвлекали войска от дела, утомляли их и настроения не поднимали. Лично я слышал тогда же рассказы только про Виленский смотр и то, что мне говорил персонал нашего Георгиевского лазарета, расположенного здесь, напомнило мне посещения Государем учебных заведений в Петрограде, когда молодежь в восторге долго бежала за царскими санями. По Виленским рассказам настроение у войск было несомненно поднято этим посещением.