Записки. 1875–1917

Сами бомбы, ими бросаемые, стали гораздо опаснее. Раньше они делали воронку в земле, а взрыв шел веером вверх, теперь же, как мне объясняли артиллеристы, взрывчатое вещество оставалось над землей, в которое заделывалось несколько пружин, прикрепленных под бомбой. Разрыв шел тогда параллельно земле, так что осколки залетали подчас за ¾ версты, и еще за ½ версты свободно пробивали дюймовую доску, причиняя громадный вред. Пришлось в лагерных расположениях насыпать валики, которые задерживали бы осколки. Однако большая часть этих усовершенствований стала применяться уже после моего отъезда с фронта. В общем, мне пришлось видеть падение бомб на Западном фронте довольно редко — больше попадал я под пули и осколки наших снарядов, рвущихся в небе около аэропланов. Подчас эти осколки давали немало жертв, и лично мне пришлось в одном из наших отрядов видеть унтер-офицера, которому оторвало руку и обнажило ребра упавшим обратно стаканом нашей шрапнели. В другом отряде я нашел и начальника его А. А. Киндякова, и помощника его еще совершенно обалдевшими, ибо как раз перед моим приездом разрывом аэропланной бомбы их обоих отбросило на несколько саженей, впрочем, не причинив другого вреда ни им, ни вообще отряду, работа в котором шла нормально.

Бывая на фронте, я часто удивлялся, как люди привыкают ко всяким шумам. Видел я, как наш персонал спал под непрестанный писк и гудение полевого телеграфного аппарата или, как неожиданный артиллерийский огонь, открытый совсем рядом, не будит людей. Как-то в 4-й армии я ночевал в одном из отрядов вместе с Тарасовым и Пржездецким в какой-то избушке. Рано утром, около 5 часов, обычный здесь пролет немецких аэропланов в более глубокий тыл был встречен огнем батареи, стоявшей шагах в 200 от нас. Я проснулся, но остался лежать; Пржездецкий вскочил и стал одеваться, а Тарасов даже не пошевелился и продолжал спать.

Бывали и курьезы: как-то ночевал я в Управлении у Пучкова, которого не застал у него. Опять под утро начинается стрельба. Уже когда все успокоилось, раздается неистовый звон телефона: сообщали из службы связи, что такая-то батарея, такой-то бригады открыла огонь по неприятельскому аэроплану, а минут через 5 звонок повторился — на этот раз сообщали, что батарея огонь прекратила, что я и сам слышал уже за ¼ часа до того.

В районе Барановичей стояли тогда транспорты бар. А. А. Врангеля и К. Гиршфельда. В первом я был на Рождество: помещались они в деревне, в самых бедных избах, вместе с хозяевами их; несмотря на эту обстановку, отряд был в полном порядке. Прекрасным был и транспорт Гиршфельда, очень сердечного и увлекающегося делом; всегда приходилось мне здесь видеть или слышать про что-нибудь новое, про то, как бы лучше использовать имеющиеся средства. Несколько дальше к югу, в районе 9-го корпуса, мне пришлось как-то зимой заночевать в одном из передовых отрядов в сравнительно хорошей усадьбе. Под утро сквозь сон я услышал во дворе отчаянные крики и, открыв глаза, сразу вскочил, ибо мне спросонья показалось, что моя комната в огне; оказалось, что горели людская и скотный двор, расположенные шагах в 25 от дома, где я спал. Благодаря сену, сложенному на чердаке, здание это горело, как свеча, и нужно было удивляться, как при этом успели спастись люди и как они успели вывести лошадей. Тут же рядом стоял мой автомобиль с порядочным запасом бензина, но и его успели откатить. Позднее по поводу этого пожара у меня была переписка с владелицей имения, требовавшей уплаты ей стоимости сгоревшего, хотя у меня было впечатление, что загорелось в части здания, где помещались обозы какого-то штаба, а не наши санитары.

В 3-м Кавказском корпусе постоянно работал передовой отряд сестры Чичериной; сперва маленький перевязочно-питательный отрядик, работавший в Ивангороде в сентябре-октябре 1914 г. и обслуживавший уже там 3-й Кавказский корпус баржами, полученными от Шабельского, постепенно он развернулся в настоящий передовой отряд. Хотя в нем имелся начальник отряда, главою его была все-таки В. В. Чичерина, в которую весь мужской персонал отряда был всегда немножко влюблен. Несомненно, это была женщина интересная и по уму, и по внешности. В корпусе и в 3-й армии, как и в Красном Кресте, она могла сделать все, особенно у Кочубея.