Записки. 1875–1917

Через некоторое время и я поехал туда на февральскую сессию Гос. Думы, и здесь ко мне обратился судебный следователь по особо важным делам Середа, прося меня пересмотреть дело Остен-Сакена, который, по его мнению, явился действительно жертвой В. М. Вонлярлярского — дело это было в производстве у него и не было им еще направлено на прекращение только по некоторым формальным основаниям. Та к как, однако, положение Остен-Сакена уже стало в Красном Кресте невозможным, то я должен был Середе отказать. Во время этого нашего разговора Середа, бывший одновременно со мной в Правоведении, на мой вопрос о производившемся у него следствии по делу о злоупотреблениях в Главном Артиллерийском Управлении, ответил мне, что оно после замены Поливанова Шуваевым совершенно не двигается, ибо Шуваеву даны по этому поводу категорические приказания свыше постараться замять его. Вел. князь Сергей Михайлович лично не был замешан в грязные дела, но нити следствия подходили в упор к секретарю Кшесинской (забыл его фамилию).[56]

Отмечу еще начальника транспорта Добрынского, оставшегося у меня в памяти только своей чрезмерной предупредительностью, даже, пожалуй, низкопоклонством. Меня крайне удивило позднее, что он мог оказаться видным лицом в окружении Корнилова в период его выступления.

В 1-м Сибирском корпусе все время работал один из наших передовых отрядов, в числе сестер которого была и жена командира этого корпуса генерала Плешкова. Хотя она была и не старшей сестрой отряда, держалась она настолько тактично, что никаких недоразумений в персонале не было. Нужно сказать, что и сам Плешков держался в отношении отряда столь хорошо, что можно было только пожелать, чтобы везде у Красного Креста с военными властями были такие же отношения. Мне пришлось как-то обедать в этом отряде, обедали в нем в этот день и Плешков, и начальник его штаба генерал Зиборов; по-видимому, оба они бывали здесь частыми гостями. После обеда Плешков предложил всем спеть, и пошли одна за другой хоровые песни, причем сам Плешков был и запевалой. Зиборов сидел против меня, и комично было смотреть на него, с каким серьезным, даже угрюмым видом пел он. Позднее он получил дивизию, и после революции был убит солдатами. Уже и раньше про него говорили, что характер у него был очень тяжелый и вероятно после революции он не сумел примениться к новым обстоятельствам.

Интересна была еще организация, образованная на фронте Л. И. Любимовой. Жена помощника Варшавского генерал-губернатора Д. Н. Любимова и сестра известного экономиста М. И. Туган-Барановского, она работала самостоятельно по Красному Кресту еще в Варшаве, часто ездила на фронт, и уже осенью в Минске я познакомился с нею, украшенной тремя георгиевскими медалями, а вскоре Эверт, которого она заговорила своими предположениями, дал ей и 4-ю. Не скрою, что первое мое впечатление о ней было не особенно благоприятным; забравшись ко мне в кабинет, она прямо одуряла меня своими крепкими духами и непрерывным трещаньем, ибо говорить, не останавливаясь, она умела как никто. Затем она уехала в Москву, и вскоре оттуда приехала с сообщением, что по ее инициативе железные дороги Московского узла взялись оборудовать и содержать особый санитарный поезд. Помог ей в этом другой ее брат, тогда директор канцелярии Министерства путей сообщения, а позднее сенатор. Вскоре поезд прибыл на фронт и поразил всех своей роскошью, часто даже совершенно ненужной. Ему уступали даже поезда Императрицы Александры Федоровны. Через несколько месяцев поезд Любимовой надоел, и вот на средства того же Московского железнодорожного узла был снаряжен передовой отряд, из которого потом выделился особый лазарет. Врачи в отрядах и в поезде были посредственны (все хорошие были разобраны раньше), но среди сестер было много хороших работниц и много хорошеньких, что помогало Любимовой делать рекламу отряда. На работе я видел этот отряд только весной 1916 г., и он мне тогда понравился.

В 1-й армии я бывал менее всего, и из отрядов здешних я запомнил только 1-й передовой отряд Буторова, который я навестил где-то около Креславки. Вообще, в этой местности изобилия помещиков не наблюдалось, и даже в более крупных поселениях — Дрисса и Креславка — наши лечебные заведения были размещены неблестяще. Исключением был лишь Полоцк, но и тот только благодаря зданию Кадетского корпуса, о котором я говорил выше.