Записки. 1875–1917

Мне лично пришлось через 3–4 дня после начала боев побывать в районе 1-го Сибирского корпуса, где было решено, как раз в этот день, в 6 часов вечера вновь повторить атаку. В это время я проезжал в нескольких верстах за фронтом; за полчаса, а быть может, и за 20 минут всего, начался ураганный огонь, затем он сразу затих, и началось томительное ожидание. Ночью я узнал, что и эта атака была неудачной. Ужасно было в это время положение раненых на поле сражения: оттепель наступила раньше, чем ожидали, и ко времени атаки все поля, особенно в районе Постав, где местность была совершенно плоская, была сплошь покрыта водой, которая по ночам подмерзала. Не удивительно, что немало раненых, ослабленных потерей крови, погибло, будучи насквозь промокшими, от холода. Да и среди не раненых было немало заболевших разными простудными болезнями. В этот момент западнее, ближе к Сморгони, где местность была холмистая, положение было лучше, все-таки здесь было суше. Кстати, вспоминается, что Сморгонь, оставшаяся между нашими и немецкими линиями, была осенью местом чуть ли не еженощных поисков наших и немецких команд, отправлявшихся туда за кожей, оставшейся там в значительном количестве на многочисленных местных кожевенных заводах, с которых эту кожу увезти при отступлении не удалось.

Кажется, именно в эту поездку, проезжая вдоль фронта ночью, я видел то тут, то там красивые полеты ракет, которыми обе стороны освещали позиции противника, в то время, как на небе, виднелось слабое, северное сияние.

Та к как первый наш удар определенно показал, насколько мы слабо еще подготовлены, а условия погоды становились все более и более неблагоприятными, то уже к 10-му марта это несомненно импровизированное наступление само собой прекратилось. Началась подготовка к настоящему наступлению уже в конце апреля, которое было намечено к западу от Молодечно, в районе Крево, в 10-й армии. Сюда были собраны крупные силы, подтянута вся наша тяжелая артиллерия, но вдруг, чуть ли не накануне наступления, оно было отменено. В штабе армии говорили, что шансы наши на успех прорыва были значительны, но в штабе фронта было пессимистическое настроение, которое пересилило, и от этого наступления отказались.

В апреле до меня дошло отданное Ставкой еще в марте распоряжение о переводе с фронта в тыл всех евреев. Для Земского и Городского Союзов это требование было весьма серьезным, ибо у них евреев административных служащих, а особенно врачей, было очень много, но в Красном Кресте их были единицы, и те так хорошо себя зарекомендовали, что всех их удалось отстоять. Мне непосредственно пришлось хлопотать только за одного студента, представителя, кажется, Горного Института в отряде Петроградских Высших Учебных Заведений. Штаб корпуса, при котором отряд работал, и 2-й армии не решились сами его оставить; тогда ко мне приехал начальник отряда, не то приват-доцент, не то лаборант университета, прося помочь ему. Обращение к Данилову осталось безрезультатным, ибо он не посмел взять решение на себя, зная свою юдофильскую репутацию. Ввиду этого я обратился прямо к Эверту, который только спросил меня и начальника отряда, который поехал к нему со мной, ручаемся ли мы за этого студента, и затем сказал, что если командарм телеграфно запросит его, то он разрешит оставить этого студента. Та к оно и было сделано. В другом случае меня просил генерал Апухтин, начальник 56-й дивизии, за какую-то сестру-еврейку, работавшую при их дивизии и заслужившую там общую симпатию. В этом случае мне оказалось невозможным заступаться за нее, ибо она не была, как выяснилось по проверке, сестрой милосердия и у нас нигде не числилась.

Отмена наступления у Крево сопровождалась принятием решения наступать у Барановичей, куда и стали спешно перебрасываться и войска, и артиллерия, и запасы. Тем не менее, на подготовку этого наступления потребовалось более месяца. В отношении санитарной части в районе Крево был возведен специальный лазаретный городок около станции, кажется, Листопады. Как и другие станции, Листопады забрасывались бомбами с аэропланов, и как-то случилось, что бомба разорвалась в одном из военных госпиталей, рядом с операционной, где как раз производилась операция; доктор проявил полное самообладание, и операция не приостановилась ни на одну минуту. В районе Барановичей никаких специальных лазаретных городков уже не строилось, а все лечебные заведения размещались преимущественно в лесах, как около станции, так и в местах, куда стекались раненые отдельных дивизий и корпусов.