Записки. 1917–1955

Первоначально Комитет попытался не нанимать своего помещения и начал работать в комнате русской библиотеки, которую тогда оплачивал отец Д. Ткаченко и образовавшийся при нем церковный совет из все тех же Остолопова и Солодовникова. Однако уже с места выяснилось, что в этих условиях работать невозможно и пришлось нанять свою комнату. В то время цены на квартиры еще не начали подниматься и наняли мы ее очень дешево, и таким образом, этот расход был очень невелик. Обстановку нам ссудили, и единственный значительный расход была подержанная пишущая машинка, которую, впрочем, при ликвидации Комитета продали за удвоенную плату. На первое время нам очень охотно предложили помогать дежурством в Комитете ряд дам, и поэтому первые месяцы у нас не было ни одного платного служащего. Вскоре, впрочем, энергия большинства этих дам упала, кое-кто из них стал пропускать дежурства, а главное, у них не оказалось совершенно навыка к канцелярской работе. На общем собрании казначеем Комитета был выбран состоятельный человек — химик В. И. Перцов, и я надеялся, что он поставит надлежащим образом отчетность, однако, это не осуществилось. Жена Перцова, Мария Александровна, аккуратно представляла данные о движении сумм, но это не была отчетность, и пришлось заняться ею мне. Составил ее я за конец 1943 г.; пока поступлений да вообще и дела было немного, я мог этим заниматься, но позднее и у меня не стало хватать на это времени.

Кроме взносов, которые производились по талонным книжкам на определенные суммы — 5, 10, 20 и кажется 50 крузейров и которые давали в общем очень небольшие суммы, было решено устроить несколько вечеров в частных квартирах, против чего полиция не протестовала. Такие вечера и были устроены у В. Г. Згуриди-Азаведо, затем у милых старичков Шацких и, наконец, у Перцовых. Прошли они оживленно и послужили подготовкой к большим вечерам, но материальные их результаты были скромны — что-то за эти три вечера получили мы всего около 12 000 крузейров. Таким образом, вновь стал перед нами вопрос о большом вечере, но для этого было необходимо повлиять на полицию.

Однако, прежде, чем что-нибудь было сделано в этом направлении, в Комитете произошла перемена: Степаненко заявил, что он принял место управляющего большим сахарным заводом в штате Пернамбуко и уезжает туда в конце октября. Таким образом с 1-го ноября я остался в Комитете один, ибо А. Д. Теллье помощницей мне не могла быть, да и не была. Единственной, кто существенно мне помогала уже тогда, была Марина, к которой все относились хорошо и которая себя не жалела. Естественно, что когда мне в это время предложил помогать некий Безносов, то я это предложение принял. О Безносове я ничего раньше не знал, познакомил меня с ним Степаненко, как с человеком, который может быть полезен, но с которым надо быть осторожным; посоветовал он мне справиться о нем у принявшего участие в работе Комитета с первых же дней Лихоманова, что я и выполнил. Лихоманов заявил мне, что у Безносова было торговое дело с Рабиновичем и Сапожкиным, которые его обвиняли в том, что он присвоил себе часть их денег, что они предъявили ему иск, но затем прекратили дело; к этому Лихоманов добавил, что он, несмотря на это, остался дружен с Безносовым и что тот, несомненно, может быть полезен Комитету. По делу Безносова с Рабиновичем я и позднее ничего более определенного не узнал, но думаю, что, будучи распорядителем их дела, он прожил больше, чем на сколько имел право.

Насколько я потом убедился, он совершенно не разбирался в счетоводстве, и ему приходилось объяснять самые простые вещи. Занимался он в Комитете, как никто, и был ему несомненно очень полезен, исполняя любые поручения; знал он массу людей и умел куда угодно проникнуть, но вместе с тем, надо признать, симпатий к себе не внушал никому. Мне он все время льстил и при этом весьма примитивно, что производило крайне смешное, а подчас и неприятное впечатление. Вскоре он стал приводить с собой сына, юношу лет 16, который ему помогал, а потом и стал делать записи в черновой кассовой книге. За это я назначил ему 100 крузейров в месяц, и он проработал у нас до апреля 1944 г., бросив тогда нас, ибо у него начались более серьезные занятия в его лицее. Через его руки прошли во время подготовки первого большого праздника порядочные суммы, и он в них отчитался полностью, хотя и не без труда: мы не думали вначале, что эта работа будет столь велика и ему будет не по силам. Только после него взяли мы девицу, которой стали платить немного больше, но она оказалась не более опытной, чем ее предшественник, и в результате мне лично работы не убавилось: вся письменная часть и вся отчетность продолжала лежать на мне. При этом Перцов уже около Нового Года отказался дальше быть казначеем и заменить его было некем.