Перед этим надо, впрочем, отметить, что уже в ноябре состоялось посещение меня пятью евреями из Комитета Черчилля во главе с Александровичем по вопросу об объединении нашей деятельности. Нового ничего сказано не было, и я повторил только то, что уже было сказано Степаненко Александровичу, который в этот раз лишь задал мне вопрос, нет ли в Комитете антисемитского направления. Я ответил ему, что влезть в душу всех членов Комитета я не могу, но что таких разговоров я не слышал, и могу определенно сказать, что в Комитете их не будет. В этом отношении я оказался безусловно прав, но не могу скрыть, что не раз в дальнейшем поведение Александровича, Косого и еще двух-трех евреев вызывало немало нареканий и резких отзывов. Это надо, впрочем, сказать и про кое-кого из представителей других национальностей.
Уже после нового, 1944 года, состоялось еще одно собрание по этому же вопросу, на этот раз у Косого. На нем были, кроме меня, Ватагин и Безносов, а с той стороны, кроме евреев, еще два армянина (позднее и у нас образовалась армянская группа, в которую перешли и кое-кто из работавших в Комитете Черчилль). На этом заседании я в последний раз предложил Комитету Черчилля слиться с нами, предложив им три места из шести в директории — товарища председателя, казначея и одного члена; ответа они не дали тут же, а потом как будто забыли про это предложение. Разговор шел главным образом на тему о том, что главные возможные жертвователи уже вносят свои пожертвования в еврейский комитет, и посему им нет оснований сливаться с нами; на это я им ответил, что кроме этих богачей есть и малоимущие массы, которые не меньше состоятельных болеют душой за родину и которых Комитет Черчилля оставил без внимания и на организацию которых мы сконцентрируем свои усилия. Напомнил я и про лепту вдовицы. Я видел, что многие из евреев разделяют мое мнение, но пойти против Александровича и Косого они не решались. Во всяком случае, на этом собрании было предрешено, что большой фестиваль будет устроен нами совместно.
В эти же месяцы произошло в Сан-Пауло сближение всех восточно-европейских групп. Первоначально у нас в Комитете образовалась даже своя югославская группа, которая однако, распалась, когда образовался Югославский Комитет Красного Креста. Все время поддерживали нас и антигитлеровские элементы венгерской колонии (их, впрочем, было немного). Началось сближение и с чехословаками, которые пригласили меня на свой национальный праздник. Впервые группа участников Русского Комитета была приглашена на литовский праздник в литовский клуб; было скромно, но симпатично. Отмечу, кстати, что позднее посещение таких праздников сделалось одной из моих обязанностей, от которых мне никак нельзя было уклониться. Познакомился я и с двумя еврейскими клубами: более богатым, местом сборища кругов Комитета Черчилля, где была лучшая русская библиотека Сан-Пауло, и скромным, где собирались еврейские массы.
Из более крупных общественных событий этого времени отмечу только избиение «специальной» полицией студентов юридического факультета, по какому-то поводу забастовавших. Эта полиция, составленная из людей, готовых на все, разгромила помещение одной из студенческих групп, убила при входе в здание факультета одного из ее руководителей и открыла стрельбу, по-видимому, в воздух, на площади против факультета, одном из главнейших центров города. Это событие вызвало в первые дни большое негодование, особенно, имея в виду, что студенты этого факультета принадлежат большею частью к руководящим классам общества и что убитый был племянником крупного правого политического деятеля, но затем все забылось и никаких перемен не произошло.
В середине декабря Комитету было предложено устроить совместно с советом прихода на Villa Zelina концерт в Городском театре, главной приманкой которого должен был явиться пианист Табаков. Половина чистой выручки должна была идти нам. Инициатором этой идеи был Солодовников, которого я раньше не знал и который оказался революционером 1905 г., при Керенском занимавшим пост помощника командующего каким-то военным округом. Предложил нам принять участие в этом концерте Лихоманов, человек безусловно порядочный, но довольно тупой, бывший в России рыбопромышленником, а в Сан-Пауло ставший мужским портным; и он и его жена были уроженцами Царицына и оба принадлежали номинально к секте субботников, хотя в действительности были людьми просто арелигиозными. Лихоманову я и поручил наблюдение с нашей стороны за организацией вечера, причем с самого начала он стал жаловаться на Солодовникова. Результаты концерта оказались плачевными; билетов было продано мало, расход был значительный, и на нашу долю очистилось несколько меньше 1000 крузейров, причем Лихоманов еще покрыл из своего кармана небольшую сумму, недоданную ему Солодовниковым. Ходили слухи, что этот господин не сдал и в кассу прихода причитавшуюся тому половину.