Записки. 1917–1955

На Пасхальную Заутреню мы ездили в церковь в Вилла Зелина целым омнибусом, который устроил Безносов. Отсутствие в Сан-Пауло церкви, не занимающейся политикой, многих религиозных людей тогда тяготило, и поэтому возникло предположение об открытии в Сан-Пауло особого патриаршего прихода. По этому поводу было несколько собраний, в которых приняло участие более 35 человек; был выработан устав будущего прихода и выбран приходский совет, но дальше дело не пошло, ибо на первое время, пока не было отдельного священника, председателем Совета оставался отец Димитрий Ткаченко, а он за это время проявил полное нежелание работать с Советом, а главное — находиться под его контролем. Совет же развалился, когда казначей его, литовец Станкус, сложил с себя эти обязанности после какого-то маленького праздника на Вилла Зелина, по которому отец Димитрий отказался сдать не то отчет, не то деньги. Станкус вообще и раньше жаловался, что отец Димитрий с ним не считается в расходовании церковных сумм и в этом был безусловно прав. Конечно, можно сказать, что церковные доходы на Вилла Зелина были ничтожны, и отец Димитрий еле перебивался с семьей, но ограничивать его никто не хотел и вернее всего у него это нежелание ни с кем не считаться было вообще проявлением его довольно сумбурного характера.

Кроме его неоднократных видоизменений в обряде служения, о чем я уже писал и что позднее признал неправильным епископ Феодор, странное впечатление производили его служения с католическим епископом Моура, сперва отстраненным от его епархии, а затем, когда он образовал свою ново-католическую церковь, то и совсем лишенного сана. Кроме того, у отца Димитрия слишком часто не исполнялись его обещания. Был у нас исход — образовать приход с другим священником, но выяснилось, что получить его из другой страны, пока идет война, невозможно, а единственный готовый принять на месте посвящение — старичок Шацкий, ранее сам об этом мечтавший, теперь от этого отказался, ибо у него уже ослабела память и он не мог бы служить без требника. Так и остались мы без Сан-Паульского патриаршего прихода. В мае отец Димитрий отслужил панихиду по патриарху Сергию, несколько позднее по генералу Ватутину, но после этого в Сан-Пауло, кажется, больше служб уже не было. Изменившееся после окончания войны отношение других стран к России сказалось и на отношении церквей к отцу Димитрию, которому перестали предоставлять для служб и сирийскую, и английскую церкви.

Сряду после праздника стали мы рассматривать устав Комитета, который, в общем, и прошел так, как я его намечал; изменения, внесенные в него, касались деталей, построение же его, как представительства национальных групп, было принято без возражений. Как это ни странно, но сложнее всего оказалось образовать русскую группу: принимая с самого начала активное участке в работе Комитета, когда его представлял единолично я, русские теперь до известной степени находили излишним еще лишнюю инстанцию в виде русской группы; в конце концов, она была все-таки образована, но ничего, как таковая, значительного не сделала. Из тех, кто вошли в Комитет после утверждения устава в качестве председателей групп, отмечу по их дальнейшей работе из русской группы Сахарова и Лихоманова, о которых я уже упоминал, и Поспелова, маленького человечка с большим самолюбием и обидчивостью; кроме того, он часто выпивал и в пьяном виде учинял скандалы, сплошь ненужные. При этом он часто кричал про свой твердый коммунизм, но когда ему приходилось иметь дело с полицией, то по разным сведениям он проявлял просто трусость. Поспелов был женат на Ревельской немке, которая потом работала три года как секретарша Комитета, и очень добросовестно исполняла свои обязанности.