Записки. 1917–1955

В литовской группе особенно видных лиц не было; из нее был выбран новый казначей Комитета Лауренс, человек малокультурный и позднее зарекомендовавший себя печально. Вообще литовская колония из всех была наиболее серенькая. Из эстонцев отмечу Апса и из армян Дирана, одно время работавшего у нас довольно усердно. Другой армянин, Базарьян, позднее издававший коммунистическую армянскую газету «Арарат», у нас появлялся по временам, но очень неаккуратно, и активно не работал. Много помогали нам евреи, из коих надо отметить Бительмана, еще молодого человека, Кишиневского уроженца. К сожалению, еврейская группа была наиболее обидчивой, и не раз приходилось мне улаживать инциденты с тем или другим из ее членов, в конце концов ничем не вызванные и основанные на недоразумениях. Впрочем, желание играть роль в Комитете более крупную, чем им полагалось бы, и во всех группах проявлялось все время. Шофер Львов, например, не выбранный в Комитет, образовал потом свою шоферскую группу, человек в 10, которая выразила желание, чтобы ее представитель был допущен в Комитет; чтобы избежать ссор, я стал его приглашать, но без право решающего голоса. Очень шумела, афишируя свои крайние левые взгляды, Вера Азеведо, пока деятельность ее не стала почти всем подозрительна. Отмечу кстати, что о деятельности Комитета полиция была, в общем, хорошо осведомлена, однако, с некоторыми ошибками, которые дают мне основание предполагать, что осведомитель непосредственного участия в нашей работе не принимал. Приятное впечатление осталось у меня от маленькой группы «Русских Патриотов», незаметной и мало кому известной, собиравшей небольшие суммы и позднее вошедшей в состав Комитета.

Не помню точно когда, но весной 1944 г. была освобождена Одесса, и Варшавчик, уроженец ее, решил устроить на своей вилле праздник по этому случаю. Было решено, что в этот раз половина чистого сбора пойдет нам, а другая — Бразильскому Красному Кресту. Вилла Варшавчика, или, вернее его жены, была расположена на окраине города, в середине большого сада, в котором была театральная сцена, обрамленная рамкой из подстриженных деревьев, а также порядочная писцина. Праздник состоялся 3-го июня и прошел очень удачно. Весь сад был декорирован самим Варшавчиком (покрывшим все весьма значительные расходы по празднику из своего кармана) с большим вкусом и освещен рядами разноцветных электрических лампочек. В музыкальной программе особый успех имел русский хор, организованный В. И. Пономаревым, певший «Дубинушку» на пруду в маленькой лодке, которую потихоньку тянули с одного края к другому. Публика была здесь совсем другая, чем в Пакаембу, самая богатая в городе и хотя ее и было несравненно меньше, чем на большом празднике, но сбор был хороший; на нашу долю пришлось что-то около 70 000 круз. Перед этим праздником мне пришлось вместе с Варшавчиком объехать ряд здешних миллионеров, чтобы разместить побольше приглашений и получить побольше пожертвований. Везде с нами были очень любезны.

Через месяц после этого праздника состоялось собрание в Английском клубе, с которым у нас было немало дел. Из его руководителей отмечу милого старичка Sepre, местного коммерсанта, и Андрьюса, служащего в Light and Power, предупредительного, но каждый вечер пьяного. У них был устроен праздник народов, участвовавших в войне против немцев: на сцене дефилировали молодые девушки различных национальностей, изображающие их народы; музыка воспроизводила гимны этих народов, объединенные местной композиторшей в «Симфонию наций». В это время в Сан-Пауло был уже получен новый советский гимн, но она предпочла ему «Интернационал», который и был исполнен. В Английском клубе советский флаг протестов полиции не вызвал, а публика ему аплодировала. Английский клуб устроил еще ряд вечеров в пользу отдельных национальных Красных Крестов; был такой вечер и в пользу Русского Комитета, причем они однако оговорили, что часть сбора пойдет Черчиллевскому Комитету, в сущности тогда уже не существовавшему, причем это мотивировалось тем, что раньше Черчиллевцы работали с Английским Комитетом Красного Креста и им неудобно было их обидеть.

Приблизительно в это же время ко мне обратился некий Корч-Корчневский с указанием на доброе отношение к России громадного большинства арабов и на возможность сбора среди них значительных пожертвований на наш Комитет. Действительно, уже при организации 1-го фестиваля сирийцы и ливанцы разобрали очень охотно много билетов; одна семья главы этих колоний — Жафет, дала нам 6000 круз.; они пригласили тогда меня с Мариной к себе, и мы провели у них вечер в их особняке, роскошно, но довольно безвкусно обставленном; угостили нас типично по-восточному: сладостями и водой. Жафеты были люди культурные, но среди их колонии были и миллионеры, приехавшие в Бразилию без гроша, быстро разбогатевшие, но еще сохранившие свою примитивную простоту.