Работа в Комитете шла, в общем, спокойно; больших праздников не устраивалось, и только в конце года состоялся большой праздник для русских и наших друзей в сравнительно скромном помещении около центра города.
До сих пор я не упоминал про то, как жили наши родные во время войны в Европе. О Юше мы имели сведения, хотя и редко, но довольно регулярно, через Варю Мекк. И он, и Ольга были эвакуированы в Кэмбридж, когда началась бомбардировка Лондона. Когда война кончилась, они вернулись в Лондон и здесь Юша принял на себя обязанности генерального секретаря Комитета помощи русским Д.П.[125]
, которые исполняет и по сию пору. В то время мы с ним не переписывались, и это продолжалось до смерти Ольги в начале 1948 г. от сердечной болезни; тогда написали мы ему, чтобы выразить свое соболезнование и так восстановились наши отношения. Переписка наша идет с тех пор больше по вопросам, касающимся Д.П., многие из коих стремятся в Бразилию и которым приходится помогать в получении виз. От Юши мы узнали, что в числе Д.П. оказалась Галя Паррот, теперь Островская[126], попавшая в Германию и затем перебравшаяся в Англию вместе со своей, кажется, внучатой племянницей-девочкой. Дочь Гали Паррот была замужем за английским офицером, но к матери проявила полное безразличие, так что заботиться о ней пришлось Юше; что с нею было позднее, Юша не писал. Тетя Анна умерла во время немецкой оккупации в Харькове[127], где последнее время, благодаря установившимся у Гали сношениям с немцами, жили они, по-видимому, недурно, но где оставаться после ухода немцев Галя не могла. Эвакуировался в Германию и Митя Римский-Корсаков с женой и, кажется, устроился потом в Голландии[128]. Немало хлопот было у Юши с семьей Коли Беннигсен, которая в 1939 г. выбралась в Германию. Сам Коля, по-видимому, уже в то время был болен суставным ревматизмом, сделавшим его полным инвалидом, так что все хлопоты о семье лежали на его жене Софии Михайловне, рожденной Алексеевой, дочери, как теперь выяснилось, московского адвоката. Мать ее, рожденная Беклемишева, вышла замуж за этого Алексеева, сына управляющего ее родителей, смоленских помещиков, тогда очень красивого молодого человека. Отзывы Юши о Софии Михайловне были скорее отрицательными, как о женщине вздорной; у них была дочь Марина, которую Юша смог выписать в Англию и устроить в школу, которую она должна кончить весной 1950 г.; по словам Юши она славная девочка. В Германии семью Коли приютила сперва вдова Рудольфа Беннигсен — Фердер, потерявшая мужа еще до войны, во время которой оба ее сына погибли на русском фронте. Позднее, когда из Берлина им пришлось выехать, им дала помещение в Детцуме Мокиевич — дочь последнего Андржейковича, женатого на Огинской, или ее сын, точно не знаю. Однако существование их здесь было далеко не легким, особенно до того, что Юше удалось устроить Колю в какой-то госпиталь — организацию помощи Д.П.Перехожу теперь к нашим родным, оставшимся на континенте Европы. Первой вестью от них была телеграмма от Оли Снежковой из Софии, на которую мы сряду ответили, а затем получили и письмо, в котором она сообщала, что Григорий Григорьевич умер еще во время войны; ему было тогда что-то около 86 лет. Умер в Париже и Борис Охотников, оставив жену и сына без средств и в тяжелом положении. Им, впрочем, помогали Голенко, которые всю войну провели благополучно; он продолжал работать у Люсьен Лелонг, став там одним из видных служащих; не терпела нужду благодаря этому и Маруся. Переписка с Олей продолжалась недолго, ибо и она скоро почти скоропостижно умерла: у нее сделалось кровоизлияние в мозг, как следствие высокого давления крови, которое за неимением лекарств не могли лечить, и через сутки она скончалась. Вероятно, ее существование в Болгарии было в последние годы не легким, ибо все ее симпатии были на стороне немцев и их поражение ей, надо думать, было не легко перенести. Ведь она приветствовала, что молодой Стерлигов, племянник Григория Григорьевича пошел добровольцем воевать против России, и советовала нам ехать в Германию.