Записки

Как скоро вышел он из кареты, я подал ему рапорт; вдруг спросил он меня, указывая на дам: «Это кто?» — «Это хозяйка сего дома, — сказал я, — в котором приготовлена квартира для вашего высокопревосходительства». — «Как, вы хотите надо мною, над стариком, шутить, г-н полковник? Время мое волочиться уже прошло; я вам это уступаю; вы можете занять мою квартиру, а я пойду в вашу». — «Моя квартира очень дурна, и даже неопрятна». — «Я солдат; в течение моей службы имел разные квартиры, ведите меня туда». Только что вошли мы в оную, как он меня спросил: «Где ваша гауптвахта и ваши пикеты?» — «В главах устава, когда идут полки на ревю, сказано иметь только один знаменный караул». — «Как, г-н полковник, вы хотите меня учить?» — «Я докладываю вашему высокопревосходительству свое оправдание». — «Нет, г-н полковник, в уставе сказано: надобно иметь гауптвахту из целой роты и пикеты при каждом въезде, при двух офицерах, по 60 рядовых». — «Ваше превосходительство, то сказано о кантонир-квартирах». — «А это разве не кантонир-квартиры?» — «Я думал, что кантонир-квартиры бывают в военное время и когда неприятель угрожает нападением, или для иных политических видов, где надобно брать предосторожности». — «Вы меня опять начали учить?» — «Как мне осмелиться?» — «Для чего же вы не исполняете по уставу и моему предписанию?» — «Я докладывал, что исполнял, как сказано в главе, когда полки идут на ревю». — «Вы меня учить хотите, так как и вашего шефа, и, верно, по научению вашему, он идет тем же порядком». — «Я соображался и исполнял его приказания». Этот разговор, или, лучше сказать, его выговоры, продолжались часа два; наконец он насилу меня отпустил и на другой день поутру рано уехал.

Я поместил сию ничтожную сцену единственно показать, к чему я должен был готовиться, когда мы предстанем пред императора Павла, перед которым все трепетало. Дурное расположение ко мне инспектора, который, почти меня не зная, готов был при малейшем случае меня погубить, я не могу понять. Какой злой дух мог так его вооружить против меня?

Наконец наш полк соединился в селе Алексеевском, отстоящем от Казани во ста верстах, по левой стороне Камы, принадлежавшем помещику Сахарову, и в котором считается около трех тысяч душ. Туда через несколько времени и Рыльский полк прибыл; туг мы простояли всю весну, отдыхали и учились, чтобы предстать во всей исправности пред императора.

На другой день прибытия моего в Алексеевское мой батальон наряжен был в караул, и при вахтпараде смешное случилось происшествие. Командовал вахтпарадом майор Зенкевич, хорошо знающий фрунт прежней и новой службы. Игельстром приказал формировать из середины полдивизионную колонну, чего в павловском уставе не было, почему офицеры и забыли. Майор спросил: «Как прикажете? По-старому?» — «Как по-старому? Велите формировать колонну». Майор опять спросил: «Как прикажете?» Тут Игельстром вышел из себя, стал сам командовать старым и охриплым голосом; никто его не понимал; он выводил взводы и, наконец, приведя все в беспорядок, кричал: «Я несчастный! Государь исключит меня из службы, и этим я обязан буду этому полку». Подходил к Ланжерону и сказывал, как было в саксонской службе, где он был во время его служения там капитаном до вступления его в российскую службу, а тот отвечал, как бывало во французской службе. Кончилось на мне, что всему я виноват.

После несчастного сего вахтпарада пошли мы к нему на квартиру; тут меня он атаковал, чему мы учились? Я отвечал: «Всему тому, что сказано в уставе и как нам показал Эртель». — «Эртель ничему не учил, — сказал он, — кроме порядка вахтпарада». Тогда я ему объяснил, что когда Эртель приехал к нам в Уфу и что по требованию нашему он нам показал все эволюции батальонного учения. Тогда он (Игельстром] увидел, что его полк не имеет понятия по новому уставу, а мы, напротив, хорошо приготовлены. [Он] просил меня, что, когда полк его придет, я бы показал его офицерам, и я уже, можно сказать, сделался его любимцем, и [он] говорил графу Ланжерону, что сожалеет, что имел обо мне невыгодное мнение; но что теперь, узнав свою ошибку, почитает себя предо мною виноватым.

Зато он полк свой измучил беспрестанным учением и ученьем парикмахеров; ибо, чтобы более угодить государю, полк его был причесан в две букли. Он беспрестанно твердил Ланжерону: «Боюсь за вас; накладные букли из шляп государь не любит, и вы увидите, что за то вам будет беда». Но если б было и так, выучить в три недели парикмахеров было невозможно, да и без того полки были в страхе, знав, что, когда государь бывает в дурном расположении (что случалось нередко), как бы который полк ни был исправен, все было не в угоду.

В исходе мая мы выступили из Алексеевского, и расположилась вся инспекция в 10 верстах около Казани по разным дорогам.