Записки ангела

С какою-то странной радостью закрыл я за собой дверь. «Сейчас я помогу, — шептали мои губы, — я и только я. И больше никто не поможет…» Коробки с пенициллином лежали в пиджаке, и, чтобы освободить его, я вытряхнул груз свой, все эти колбасы и банки, на диван. Но, сунув руку в карман, вдруг почувствовал — что-то неладно там, помяты упаковки и согнуты. У меня даже сердце защемило от такой неожиданности. Неужели разбились ампулы? С горьким предчувствием извлек я лекарство и вскрикнул от изумления — половина сосудов была перебита. Когда это произошло? Где? В полете ли? При приземлении неудачном? А может, совсем недавно, когда, забыв про пенициллин, использовал я пиджак как суму, тащил в ней грешный груз. Дрожащими пальцами трогал я сохранившиеся ампулы и едва не ревел. Но все же и это было лекарство, утешал я себя, для начала хватит, а после еще раз слетаю, экий труд… Решив так, я бережно выбрал из осколков уцелевшие ампулы и сложил их в коробку. Потом торопливо начал переодеваться. «Сейчас сгоняю за врачом, — думал я, — отдам ему лекарство. И баночку икры в придачу, чтоб лучше лечил мальчонку… Хорошо-то как. Так приятно делать добро…» Тут скрипнула калитка, и, выглянув в окно, я, к радости своей, увидел того, за кем хотел идти, — Александра Иваныча, доктора нашего. Марфа Петровна встречала долгожданного гостя на ступеньках, брала под руку и, причитая что-то, тащила к себе в половину. Тут понял я, что подошло мое время выступить на сцену. Укрыв провиант пиджаком, я высунулся в форточку.

— Александр Иваныч, — сказал, — зайдите-ка на секунду…

— Угу, — отрешенно кивнул ни о чем не подозревающий эскулап, — вот только проведаю больного…

— Нет, нет, — остановил я его требовательным тоном, — прямо сейчас зайдите. Не медля…

У Александра Иваныча от удивления поднялись брови. Марфа Петровна же нахмурилась, недовольная, что я задерживаю врача.

— Что ж, извольте, — пожал плечами доктор и повернул к моей двери, — иду…

Марфа Петровна, едва сдерживая праведный гнев, отвернулась от нас.

— Он мигом… — постарался я успокоить бедную женщину.

Но обиженная хозяйка даже не ответила мне.

Через мгновение Александр Иваныч возник на моем пороге.

— Чем могу служить? — стягивал он с головы шляпу.

— Вот, — без лишних слов протянул я ему коробку с пенициллином, — для мальчика…

— Откуда?! — Зрачки его расширились.

— По случаю достал… — ответил я первое, что пришло в голову, не готовый к такому вопросу.

— И где достали? — Александр Иваныч дрожащею рукою раскрыл коробку.

— Не могу сказать… — неумело изворачивался я.

— А еще сможете достать? — Эскулап испытующим взглядом смотрел мне в глаза.

— Не знаю, — смутился я, — вряд ли… И вот еще что, — наверное, уже зря, но все же говорил я, — у меня просьба… Ни слова никому, что это я нашел… — прижал я палец к губам. — И Марфе Петровне тоже ни слова…

— Это почему ж?

— Настоящее добро, — наконец-то сообразил я, как выкрутиться, — настоящее добро делается тайно…

— О!.. — то ли восхищенно, то ли издевательски проговорил доктор. — Да вы философ, Зимин… Не ожидал… Не бойтесь, не скажу…

Пожав мне руку, он нахлобучил шляпу на лысеющую голову и толкнул дверь. А я, опустившись на диван, почувствовал, как независимо от воли слипаются мои глаза.

Я делаю ход конем

И приснилась мне Сонечка, зело прелестная, в белом платьице подвенечном, с развевающейся фатой, она то ли летела, то ли бежала ко мне, скрываясь в пушистой вате облаков и являясь снова. Я сидел на диване в своей комнате и сквозь раскрытое окно наблюдал ее ч'yдное шествие по небесам. Мне хотелось подняться, мне хотелось вылететь на простор, мне хотелось воспарить навстречу милой моей, но тело было будто свинцовое, и, как ни пытался я, не мог шевельнуть и рукой.

— Сонечка… Сонечка… — хотел я позвать ее, но и губы мои не двигались.

А Сонечка наконец-то вылетела из облаков и начала спускаться вниз, словно по невидимым ступенькам шагала. С каждым шагом она была все ближе и вскоре уже подходила к моему окну. Открыв шире раму, Сонечка заглянула в комнату. Сильный ветер развевал ее фату, теребил волосы.

— Костенька, — произнесла она, обводя взглядом мое жилище.

— Я здесь, Сонечка, — безмолвно шептал я.

— Костя… — не видела она меня. — Где ты?