Записки арбатской старухи

Реэвакуация была организована так, что в Москву не просто возвращались сотрудники института. Туда везли ценный материал для разработки новых видов медикаментов. Этим материалом были лошади с высоким титром антигенов в крови, отобранные на основе специальных экспериментов. Руководство разрабатывало перспективный план развития института и его научных исследований после победы.[9] Летом 1943 г. сформировался первый эшелон. В составе из теплушек ехали лошади по 8 голов в вагоне, а при них — сотрудники, которые должны были ухаживать за лошадьми. В поезде был также санитарный вагон с ветеринарным оборудованием, в нем ехали 3 врача с семьями для наблюдения за лошадьми и их лечения, в случае необходимости. Мы попали в этот санитарный вагон, так как мамино умение обращаться с лошадьми высоко ценилось. Решение было принято в начале лета, и мы начали готовиться, запасали сухофрукты — дикие груши, сливы, абрикосы для Москвы и еду для дороги. Путь был неблизкий. Мама продавала остатки своих вещей, чтобы закупить крупу. Хлеб сушили на сухари. Наконец, в августе мы отбыли. Ехали долго, пропускали военные составы с пушками и танками и в конце августа прибыли в Москву.

Квартиру нашу в Москве сохранили, благодаря усилиям папы перед уходом в армию и постоянному наблюдению Паи. Но дом наш во время войны пришел в плачевное состояние: крыша текла (а мы жили на верхнем этаже), отопление не работало, электричество было лимитировано. В квартире с потолка обваливалась намокшая штукатурка, деревянную перегородку между столовой и кабинетом пришлось разобрать, т. к. в дереве поселился грибок, который съедал и оштукатуренные стены. Кроме того, в квартире похозяйничали крысы, которые съели дверцы шкафов и часть книг и с которыми мы боролись довольно долго, но, слава богу, в конечном итоге успешно (Приложение: «Прощание с детством»).

После нашего возвращения папины книжные шкафы были передвинуты в спальню, где протекало меньше, а мы с мамой поселились в большой комнате со снятой перегородкой, тщательно избегая мест, где особенно сильно текло. На кухне в стене был дымоход, там поставили плиту, на которой можно было готовить и греть воду для мытья и стирки. Печка обогревала и большую комнату.

Несмотря ни на что, мы были счастливы, что дома, что соединились с Паей. Осенью приехал Леня, на костылях, в длинной солдатской шинели, которую ему выдали в госпитале. Встречал его на вокзале Сережа и привез на Арбат. Сразу начали думать, куда и как ему поступать. Как раз в это время открыли прием на новый факультет МГУ — международных отношений (через год он стал самостоятельным институтом). Обсудили этот вопрос на семейном совете, Леня подал документы и был принят, решил идти на французское отделение.

Мы стали жить втроем. Леню устроили в бывшей спальне, ныне — папином кабинете, мы с мамой — в большой комнате. Пая приходила к нам через день, когда была свободна от смены.

Военная Москва

В Москве сохранялось военное положение — затемнение, комендантский час, указатели к бомбоубежищам. Но с окон домов исчезали бумажные крестики, наклеенные в дни бомбежек, кое-где ремонтировали разрушенные здания и мостовые. В августовском солнце Москва казалась нарядной и мирной. В один из первых дней мы с мамой ехали куда-то в трамвае. Вдруг раздались пушечные выстрелы, в солнечном небе показались разрывы трассирующих пуль. Мы испугались, но народ в трамвае оставался спокойным. Кто-то маме объяснил, что это — салют в честь освобождения какого-то города. Зрелище было незабываемое. Это был один из первых салютов. Потом уже стали салютовать ракетами. И мы по салютам оценивали важность очередной победы. Самый малый салют — 12 залпов, средний — 20 и самый большой — 24 залпа для городов союзного значения или областных центров.

В Москве мама сразу уволилась из ЦИЭМа и вернулась в свой Институт эволюционной морфологии. Она быстро и успешно приступила к своей работе, и вскоре ее назначили ученым секретарем института, что повысило ее статус, зарплату и снабжение карточками.

Кончался август, мне нужно было устраиваться в школу. Мы пошли в 110-ю школу к Ивану Кузьмичу. Но с этого года школы разделили на мужские и женские, и 110-я стала мужской школой. С помощью дяди Коли Кухаркова меня устроили в 93-ю школу на Большой Молчановке. Это была хорошая школа, которая претендовала на то, чтобы быть показательной. Рядом со школой в Большом Ржевском переулке был дом Генштаба РККА, где жили генеральские семьи. Девочки из этого дома ходили в нашу школу.