Записки арбатской старухи

А Борисоглебский переулок хранил и другие тени прошлого, о чем мы в наши школьные годы и не подозревали. Там жила М. Цветаева в начале 20-х гг., перед отъездом в эмиграцию. Это были страшные голодные годы, и свое житье в этом доме с дочками она подробно описывает в «Повести о Сонечке». Теперь в доме этом музей Цветаевой.[10]

Мы с Зойкой были отличницами. На уроках мы все время болтали, мешая учителям. Эту проблему обсуждали на родительских собраниях, но наши мамы ничего с нами не могли поделать. Зато математичка Зинаида Николаевна придумала хороший способ заставить нас на время замолчать. Она задавала нам с Зоей очень трудные задачи (персональные!) и говорила: кто первый решит, тому пять, второй — ничего. Мы замолкали, пыхтели над задачами, кто вперед, и тем спасали всех от своей болтовни. Всю жизнь мы с неясностью и благодарностью вспоминали нашу школу.

В то время, когда мы вернулись из эвакуации, в Москве из родных был только Сережа, который перед этим приехал из Ирана. В Иран его отправили сразу после драматического возвращения из Германии. В Иране он был в 1941–1943 гг. и в Москве работал в центральном аппарате Наркоминдела. Они с Зиной жили на Фрунзенской набережной, где получили комнату в коммуналке. А дядя Аркаша был в Верхней Салде и мечтал оттуда выбраться.

В Москве жили в тот период также <мои> бабушка Таня и бабушка Катя [см. «Родословное древо», с. 310. — Ред.]. Бабушка Екатерина Андреевна — сестра дедушки Романа. Она вышла замуж и жила в Москве всю свою взрослую жизнь. Муж ее умер во время войны и нелегально был похоронен на Даниловском кладбище (на нашем месте) с помощью бабушки Тани. У б. Кати была непутевая дочка, которая все время выходила замуж и разводилась, и б. Катя жила с внучкой Фаей. Она довольно регулярно посещала нас на Арбате и все время жаловалась на дочку и свою несчастную жизнь.

А мама очень любила свою тетю Таню, сестру бабушки Тали. Б. Таня жила на Большой Полянке с сыновьями в большой квартире. Дом их был старый, выстроен еще до революции. В комнате у б. Тани было много икон и божественных книг, которые она давала мне смотреть, пока они с мамой беседовали. У нее стоял киот, весь заполненный иконами в серебряных ризах и с горящими лампадками. Б. Таня беспокоилась, что я — некрещеная и договорилась с мамой, что они меня окрестят в церкви, где б. Таня была не только прихожанкой, но и «держала церковную кружку» (т. е. собирала деньги на восстановление храма). Но у мамы в институте случилось так, что одна молодая дама крестила свою дочку, о чем стало известно в партийной организации, и ту даму уволили из института и исключили из комсомола. Мама испугалась, и они с б. Таней отказались от этой идеи. Я крестилась в 1987 г. в церкви Святой Троицы в старом городе Тбилиси вместе с моей крестницей Нинико Кохиа.

Как-то к бабушке Тане приехал в гости ее брат дед Борис из Заречья. Они пришли к нам в гости. Мама сказала мне:

— Ты все жалеешь, что у тебя нет дедушки. Вот он, твой двоюродный дедушка, полюби его.

Дед Борис сказал мне что-то ласковое. Это была моя единственная встреча с ним.

За обедом он рассказывал об оккупации в деревне. У них стояла обыкновенная солдатская часть, так что особых зверств не было. Когда немцы заняли деревню, они согнали весь народ (в основном — баб) и велели самим выбрать старосту. Все захотели Василия Федоровича Федоровича [двоюродный брат деда Романа, школьный учитель: см. «Родословное древо», с. 310. — Ред.], который был образован и знал немецкий язык. Перед приходом немцев председатель колхоза раздал колхозный скот по домам, из расчета, что частную скотину немцы будут отнимать и резать в последнюю очередь. Так что Заречье предстало зажиточной деревней, что вызывало у немцев уважение. Колхозные активисты ушли в партизаны и прятались в лесах. В. Ф. поддерживал с ними связь через деда Бориса, которого назначил топить печку в комендатуре и заготавливать дрова в лесу. В доме д. Бориса стоял солдат из деревенских. Он скучал по крестьянскому труду и охотно помогал Рае [дочь Бориса Гурьяновича, брата бабушки Натальи: см. «Родословное древо», с. 310. — Ред.], которая была подростком, обихаживать скот и доить корову. Когда немцы отступали, они решили отнять весь скот. Отнимала специальная команда. Солдат предупредил Раю, чтобы она все отдала без сопротивления, и обещал найти ей корову. В этот момент В. Ф. услал д. Бориса в лес предупредить, что скот отнимают. Немцы скотину отняли и погнали своим ходом, а партизаны их встретили и скот отбили. Солдат выполнил свое обещание и перед уходом привел Рае корову, очень удойную, которую назвали Куя (die Kuhe — корова). Немцы ушли, пришли наши, забрали В. Ф. Партизаны побежали его спасать, а Смерш его сразу расстрелял, т. к. некогда было разбираться, шло наступление.