Записки арбатской старухи

Меня приняли в 4-й класс. Я училась легко и быстро нагнала то отставание, которое образовалось в казахстанской школе. Небольшой конфуз произошел только с пионерскими делами. В эвакуации меня и других сверстников приняли в пионеры. Мы хором продекламировали клятву, нас поздравили, и на этом все закончилось, галстуков не было. В московской школе в первый же месяц пионервожатая объявила, что будет торжественный сбор, и всем нужно прийти в пионерской форме. Мама не знала, что это, и на всякий случай надела мне на платье свитер, относительно новый. Свитер был бежевый с красными полосками. На линейке меня выставили из строя, и только тут я узнала, что пионерская форма — белый верх, темный низ и пионерский галстук. Сбор был посвящен памяти Павлика Морозова. Я не знала, кто это, и перепугалась, что меня совсем выгонят из пионеров. Впрочем, не знала не я одна. Соседка по парте, которую я спросила про Павлика Морозова, сказала, что это — сын полка. Но по тому, что говорили на сборе, я поняла, что ни о какой войне речь не идет. Мама тоже не знала про Павлика и обещала спросить в своем институте. Там ей сказали, что это был первый пионер Советского союза. Я так долго и считала, пока мне случайно не попалась книжка про «героический» подвиг Павлика.

Первое время я присматривалась к девочкам, и вдруг в классе среди года появилась новенькая — из эвакуации. Это была Зоя Якубсон, которая стала моей подругой на всю оставшуюся жизнь. В школе мы сидели за одной партой, вместе баловались, иногда ссорились, но всегда были вместе, и во взрослой жизни были, как сестры.

Нужно немного рассказать о нашей школе, которая, несомненно, выходила за рамки обычной. Директором ее была очень своеобразная дама с 4-классным образованием и большим партийным стажем. После революции она работала в ЧК, а потом партия «поставила ее на Наробраз» (так она говорила). Звали ее Дора Мироновна. Почему-то она считала, что все мы, школьницы, горим желанием отдать жизнь за родину. Однажды на уроке зашел разговор о литературном кружке. Дора М. умилилась нашему стремлению заняться сочинительством и невпопад сказала: «Чтобы умереть за родину, вам нужен симфонический оркестр, а я пойду умирать под простую гармошку». Но она тоже не собиралась умирать, а выполняла поставленную перед ней партийную задачу — сделать школу показательной. Она подобрала замечательный состав учителей, которых мы могли оценить в старших классах. Да и после школы оказалось, что наши знания, особенно в гуманитарной области, далеко превосходят обычный уровень. Хочется вспомнить нашу математичку, учительниц истории, немецкого языка, химии. Очень необычной была преподавательница литературы в старших классах — Расина Вениаминовна Шаргородская. Она начинала свою деятельность со студии МХАТа, но дефекты голосовых связок не позволили ей стать актрисой. Р. В. пришла к нам в 8-м классе и начала с того, что прочитала несколько лекций по древней литературе. Потом начала спрашивать по принципу: кто хочет осветить такой-то вопрос. Сначала мы растерялись, но потом приняли этот стиль и старались подготовиться не только по учебнику, но и по специальной литературе, которую разыскивали в Ленинке.

В 10-м классе программа по литературе включала мимоходом начало XX века и очень пространно — литературу народов СССР. Р. В. сказала: кто хочет сдать экзамен, пусть читает хрестоматию по литературе народов СССР, «а я вам буду давать Блока». (Пожалуй, это был единственный представитель Серебряного века, на которого не распространялось партийное табу). И Р. В. «давала» нам Блока во всей его многогранности, наверное, полгода. Впрочем, и не только его, но его — в окружении некоторых других людей Серебряного века, что было большой смелостью с ее стороны после печально известных постановлений ЦК о литературе, музыке и пр.

В нашей школе была еще одна замечательная личность. Гардеробщицей у нас работала княжна Шаховская. Ее звали Наталья…, отчество я забыла, а прозвище ее было — «Пиковая Дама». Шаховская была очень стара — худая, с согнутой спиной и больными ногами. От былого у нее остались благородные тонкие черты лица с орлиным носом.

В Борисоглебском переулке, куда выходил боковой фасад нашей школы, ей принадлежало до революции несколько небольших доходных домов, в одном из которых она жила. После революции ее выселили, как социально чуждый элемент, и заселили дома людьми из подвалов. Она ютилась в уголке у каких-то знакомых за Христа ради, а позднее ее приютили в театре Маяковского, где выделили служебную комнатушку, в которой она могла ночевать и приготовить поесть.

А Дора М. взяла ее к себе на работу то ли из человеколюбия, то ли из гонора: смотрите, мол, люди добрые, кто у меня в гардеробщицах! Шаховская предпочитала говорить по-французски, она с симпатией относилась к ученицам французского класса и презирала нас, «немцев», которые ее не понимали. Зимой она носила старинный салоп, крытый зеленым бархатом с меховым воротником, изрядно истершимся, летом приходила в длинном черном платье, в котором выглядела почти элегантно.