Мы с Зойкой любили гулять по улицам Москвы. Она жила в Нижнем Кисловском переулке, отходящем от начала Воздвиженки. У нас было несколько любимых маршрутов, по которым мы ходили. Во-первых — «большой круг»: по Воздвиженке до Кутафьей, на Красную площадь, а потом вдоль набережной до Боровицких ворот и по Знаменке — домой. «Малый круг» состоял в том, что перед Кутафьей мы сворачивали на Моховую, потом на Тверскую и шли до бульвара, а потом по бульварам — домой. Иногда забредали и дальше, и доходили даже до Лефортова. Тогда мы хорошо изучили в Москве все то, до чего можно дойти пешком.
Война продолжалась, но это уже была победоносная часть войны. Наша армия все дальше шла на запад, салюты следовали один за другим, мы с нетерпением читали сводки Совинформбюро и ждали победу. В ежедневной жизни появились какие-то улучшения. В школе начали выдавать на завтрак бублики и ложку сахарного песку. В магазинах стало легче отоваривать карточки. На новый 1945 г. в мамином институте выдали кроликов — по одному на трех сотрудников. Вокруг кролика собралась компания — мама и две сотрудницы, одна — с дочкой моего возраста. Решили встречать новый год у нас. Леня уходил в свою компанию. Все собрались еще днем на Арбате и во главе с Паей долго тушили кролика. Мы с новой подружкой играли в комнате и вдыхали изумительные запахи. К новогоднему столу развели спирт, принесенный из лаборатории, взрослые наслаждались пиршеством, а мы заснули, не дождавшись полуночи.
После нового года ощущалось томление — скоро ли конец войны. Особенно волновался Леня и пристально следил за сводками. На стене комнаты мы с ним повесили географическую карту и отмечали красным карандашом освобожденные города.
В начале войны отбирали приемники у их владельцев, чтобы не было возможности у людей устанавливать радиосвязь. У дяди Аркаши был ламповый приемник, который он сдал. В 1945 г. пришло извещение о возврате приемников. Леня получил приемник и ежедневно пытался слушать зарубежные новости. Антенна была самодельная, слышимость плохая, Леня прижимался ухом к приемнику и шикал на меня, чтобы я не шумела.
Пришел месяц май, отпраздновали взятие Берлина, считали дни до победы. Знали, что эти последние недели и дни уносят тысячи жизней, но все же ждали и торопили события. 8 мая вечером Леня в своей комнате приник к приемнику и вдруг истошно закричал: «Победа!» Мы с мамой бросились к нему. Леня был вне себя, он кричал: «Они празднуют победу! Слушайте, там говорят — победа!»
Да, они праздновали, а наше радио молчало. Мы ждали, потом улеглись спать. Ночью я проснулась от криков. Дверь нашей квартиры была распахнута, все соседи высыпали в коридор и на общую кухню, плакали и обнимались. Мама с Леней тоже были там. А потом было солнечное утро, все друг друга поздравляли, пришла телеграмма от дяди Аркаши, в которой смешно был перепутан весь текст. Леня убежал из дома к друзьям, и мы с мамой тоже поехали к знакомым. В этот день трудно было оставаться одним. А вечером мы пошли на Красную площадь смотреть салют. Этот салют и этот вечер засняты во многих документальных фильмах — и взлетающие ракеты под гром орудий, и скрещивающиеся прожектора со сверкающими монетами, которые люди подбрасывали вверх, и военные, которых качали с криками «ура». Все мы были счастливы, что дожили до Победы.
В годовщину начала войны (22 июня) были назначены парад и демонстрация. Академия Наук шла в одной из первых колонн. Мама взяла меня с собой. Мы присоединились к колонне на Каменном мосту, дошли до библиотеки Ленина и надолго встали. В это время начался дождь, стало холодно. Все ждали, а дождь расходился. Потом объявили, что демонстрация отменяется из-за плохой погоды. Замерзшие и разочарованные мы ушли домой. Через 2 дня я заболела, у меня обнаружили дифтерит (повторный) и увезли в инфекционную больницу.
После Победы