Записки арбатской старухи

Мама особенно протестовала против книг. Папа оставил мне этажерку с книгами наших классиков, необходимых для учебы в школе. Мама сказала, что за пределами этой этажерки не должно быть никаких книг. Как назло, в это время всё продавали по карточкам, кроме книг. Когда мама мне давала деньги, само собой получалось, что я покупала книжки, благо книжный магазин был под боком, на Арбате. Мама ворчала, что «растет еще один Белкин». Но господь бог сыграл с мамой ехидную шутку. В институте ее заставили подписаться на полное собрание сочинений Ленина в 34 томах. Вскоре эти тома начали приносить домой по 2–3 штуки в месяц. Нельзя было, чтобы вождь валялся на полу, и мы купили книжный шкаф. За стеклом были выставлены тома, подтверждающие нашу лояльность, а в 80-х гг. я их успешно сдала в макулатуру, оторвав корешки.

Мама старалась наладить хозяйство: мы договорились, что раз в неделю я буду убирать квартиру, а мама — готовить. Стирала и покупала продукты для нас дворничиха. Мама готовила по воскресеньям мясной суп, который мы ели, пока он не портился (холодильников не было), потом переходили на жареную картошку. После отмены карточек с едой стало проще. С ностальгией я теперь вспоминаю моменты, когда дома есть было нечего, и мама посылала меня в магазин. Я покупала мягкий батон, 100 г масла и любительскую колбасу, и мы «уминали» эти бутерброды с чаем. С тех пор я такой вкусной колбасы не ела.

Простота нашей домашней жизни мне не нравилась, но и не угнетала. У меня было много занятий вне дома. Больше расстраивали отношения с мамой. Она отдалилась от меня и не допускала откровенных разговоров, кроме обсуждения моих школьных отметок и сиюминутных хозяйственных дел. Мои вопросы ее раздражали. Наверное, она была занята своими проблемами, о которых я не догадывалась. А у меня как раз было много вопросов, связанных с моим взрослением и физической слабостью из-за перенесенной болезни. Мне хотелось быть «как все», а мама убеждала меня, что я — нездоровый человек и должна примириться с этим. Она советовала мне стать врачом, чтобы самой следить за своим здоровьем.

В этот период я действительно многое не могла из-за слабости и сердечной недостаточности, мне было трудно даже косички заплетать. На улице я стеснялась своего внешнего вида и в разговорах с людьми тушевалась. Только с Зойкой мне было хорошо и спокойно. А с мамой я была не согласна по всем пунктам, хотя не спорила, зная, что ее невозможно переубедить. С тех пор в наших отношениях установилась некая дистанция, которую мы обе не нарушали до конца нашей совместной жизни. У мамы были принципы, у меня — упрямство. Я хотела выздороветь, хорошо выглядеть и для начала приобрела устойчивую неприязнь к медицине как к профессии, так как не желала всю жизнь иметь дело с патологией.

В то время спортом негде было заниматься, да я и не знала, как это делается. Мне хотелось, прежде всего, исправить свою походку и выпрямить фигуру. Единственный возможный способ — учиться красиво ходить. Где? Хотя бы по Арбату. И я начала тренироваться. Нужно было пройти до определенного места и вернуться обратно в хорошем темпе, не запыхавшись и с прямой спиной. Сначала я доходила до Годеиновского переулка, первого от Арбатской площади, потом до следующего Серебряного и т. д. Почти через год я добралась до Смоленского гастронома и была очень горда. Но кому-то нужно было продемонстрировать свои успехи! Мама этого не понимала. Я пригласила Зойку прогуляться по Арбату, и она признала, что цель достигнута. Кстати, на следующий день в классе одна девочка спросила нас:

— Что вчера случилось? Вы шли по Арбату с такими серьезными лицами, что я побоялась вас остановить.

— А мы гуляли. (Приложение: «Мой Арбат»).

Мои школьные подружки увлекались коньками. Походы на каток были одним из главных зимних развлечений в послевоенные годы. Я тоже хотела научиться и нашла в нашем доме папины коньки с ботинками 41-го размера, которые забыли выбросить. Я набивала их газетами и училась кататься на Никитском бульваре под руководством Зойки. Потом мы стали ходить на Динамовский каток на Петровке, очень престижный, и иногда мне удавалось получить в прокате гаги моего размера. Я довольно сносно научилась кататься, хотя не достигла уровня катания на норвегах, как Зойка. Позднее, в институте, когда я стала получать стипендию, я купила собственные коньки и лихо назначала мальчикам встречи на катке.

Семья наша разрасталась. Перед войной в ноябре 1940 г. родилась Женя. Д. Аркаша ждал сына и говорил, что назовет его именем брата. Но родилась девочка, ей дали имя Женя, благо оно подходит и девочкам, и мальчикам. Осенью 1945 г. у Сережи с Зиной родилась Наташа. Когда Зина почувствовала начало схваток, она испугалась и потребовала ехать к Шуре. Они с Сережей явились на Арбат, и мама, ругаясь, потащила их к Грауэрману. Там Зину приняли, и Сережа остался ждать. Потом он пришел к нам и в передней громко и сердито сказал: «Одни бабы!».