Читаем Записки арбатской старухи полностью

Записки арбатской старухи

Но, когда мы с Паей вернулись к нашей прежней жизни без коллектива, я с удовольствием вспоминала детсадовские события (но возвращаться туда не хотела). Особенное впечатление произвел на меня один эпизод. Воспитательница повела нас парами в зал, где обычно мы занимались гимнастикой. В зале стоял рояль, на котором играла что-то бравурное учительница пения. Нас остановили перед большим фотографическим портретом Сталина. Это был широко известный портрет, на котором Сталин держит на руках девочку в матросском костюмчике. Воспитательница учила нас хором произносить: «Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство!», и после этих слов звучала музыка. Мы все были воодушевлены: красивая комната, украшенная комнатными цветами, портрет вождя, музыкальная пауза… Сначала получалось нестройно, но после каждой попытки все лучше и лучше.

В тот же день вечером родители и Пая сидели за обедом, а я играла на сундуке. Папа спросил:

— Что нового у вас в детском саду?

— О, у нас сегодня такое было… сейчас покажу.

Я спрыгнула с сундука, маршем обошла вокруг обеденного стола, ловко вскарабкалась на стул и крикнула: «Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство!». Я думала почему-то, что родители обрадуются. Но реакция была неожиданной для меня. Папа сказал:

— Если ты хочешь кого-нибудь благодарить за счастливое детство, то благодарить нужно Паю. Она тебя кормит и одевает.

А мама добавила:

— А благодарить нужно не словами, а делами. Пора уже научиться зашнуровывать ботинки, правильно держать вилку и слушать Паю с первого слова.

В общем, они испортили мне все настроение.

Однажды, когда мы с Паей пришли на Арбатский рынок, увидели, что у входа продаются фотографии Сталина с девочкой в матроске, оправленные в рамочку. Мы купили фотографию и повесили ее над моим столиком. Время от времени меня охватывало «митинговое настроение». Я звала Паю, она приходила из кухни и прислонялась к притолоке. Я обходила комнату, останавливалась на середине и четко громким голосом произносила заветную фразу. Пая восхищалась вслух и уходила на кухню жарить котлеты. А я успокаивалась и возвращалась к своим игрушкам.

Родители подарили мне на день рождения матросский костюм. Это была мечта каждой девочки того времени. Я была счастлива, но одно обстоятельство омрачало мою радость: к матроске полагался белый или красный бант в волосах. А у меня была короткая стрижка, и бант привязывать было решительно не к чему. Началось отращивание волос. Это было хлопотно, приходилось часто подходить к зеркалу и проверять, насколько отросло. Наконец на макушке образовался клок волос, к которому можно было привязать бант. Я могла теперь «выезжать в свет» в полном блеске — в матроске и с бантом.

Как-то я собиралась с родителями в театр. Бант был завязан, и в последнюю минуту я забежала в спальню проверить в зеркале, все ли в порядке. Мой взгляд случайно упал на заветную фотографию. И, боже, что я там увидела! У этой глупой девчонки (слово «дура» запрещалось произносить далее про себя) выражение лица было бессмысленное, воротник матроски мятый, сама матроска не модная. Это принижало мое великолепие, и я попросила Паю убрать фотографию.

Но свято место пусто не бывает. Через некоторое время папа принес плакат, свернутый в трубочку и сказал, что повесит его над столиком для моего развития. Плакат оказался… таблицей умножения. После обеда папа пришпиливал его на стене и попутно объяснял, что к чему. А я думала: зареветь, или не зареветь. Все было непонятно, но две вещи удерживали меня от слез: во-первых, в этой таблице было много крестиков, и все они были нарисованы неправильно, не прямо, как полагалось, а наискось. А я любила все оригинальное. Во-вторых, когда папа объяснял, то называл цифры не так, как сам меня учил — пять, шесть, семь, а как-то по-другому — пять-ю, шесть-ю. А когда он сказал семь-ю семь, то это прозвучало, как музыка. И я не заплакала, а стала жить с таблицей умножения.

Время шло, и временами мне приходила охота к публичным выступлениям. Как всегда, я звала Паю, она приходила из кухни и привычно прислонялась к дверной притолоке. Я обходила комнату и, останавливаясь на середине, четко громким голосом произносила: «семью семь — сорок девять!». Пая восхищалась и возвращалась к своим котлетам, а я — к своим игрушкам.