Записки датского посланника при Петре Великом, 1709–1711

2 февраля королевско-датский посланник Грунд имел у царя отпускную аудиенцию. На церемонии этой присутствовал и я. Был также на пиру, устроенном на счет царя в доме названного посланника, где, по русскому обычаю, происходило сильное пьянство. Я выпил один за другим два (или) три кубка чрезвычайно крепкого вина, вроде сэка[431]. Каждый бокал был приблизительно в (датский) пот[432], если не больше. Чтобы избежать (дальнейшего) пьянства, я настоятельно просил позволения уйти, (но) у меня взяли в залог шляпу. Впрочем, я оставил им шляпу и незаметно убрался домой, пока еще мог кое-как идти. Если бы вино успело подействовать, (я) не мог бы (двигаться). День склонялся к вечеру, а в Москве по части разбоев это самая опасная пора, и если бы разбойники встретили меня в такое время и в (моем) положении, то непременно ограбили бы меня или (даже) убили бы (до смерти). На мое счастье, мне надо было проходить мимо дома английского посланника. Знавший меня (лично английский) секретарь стоял (в то время) у окна и, догадавшись по моей походке, жестам и приемам, откуда я, простоволосый, иду и в каком я виде, зазвал меня в дом, приказал запречь свои сани, одолжил мне шляпу и велел двум слугам отвезти меня домой. Таким образом я избежал (опасности), но хмель (прошел не сразу): в течение (целых) трех дней (он) выходил из меня потом, ибо кровь моя была до того разгорячена, что (никак) не могла успокоиться.

16 февраля я посетил английского посланника Витфорта, только что сделанного послом.

Во время пребывания моего в Москве я перезнакомился с профессорами, состоящими при тамошней русской гимназии. Все они были со мной весьма предупредительны ввиду моих познаний в латыни и богословии — единственных почти предметах, которым там учатся. Особенно сблизился я с Феофилактом Лопатинским, тогдашним ректором гимназии (ныне архиепископ Тверской), которому подарил Schertzeri Anti Bellarminum. Через него я познакомился и с Rectore academic Kioviensis Theophane Procopovitz. Теперь (Прокопович) самое важное духовное лицо в России, архиепископ Великого Новгорода и, так сказать, вице-патриарх. Это весьма ученый и красноречивый человек.

Всякий раз, как я сходился с этим профессором, у нас (возникали) богословские диспуты. Но когда они наконец поняли, что своими соображаемыми доводами не могут доказать мне ничего иного, кроме того, во что я верую, то избрали относительно меня другой путь и стали говорить, что, если я останусь у них и приму их религию, (на что) я отвечал отказом, они устроят так, что я буду у них епископом. Уж не припомню, сколько именно годового дохода я должен был получать, но (размер) его был значителен. (Желая) вежливо отклонить такое (предложение), я отвечал, что (все) это было бы весьма недурно, но что плоть у меня не монашеская, каковую, (в сущности), должны иметь епископы, и что я намереваюсь со временем жениться. На это они возразили, что в (канонах) их веры нет прямого правила о том, чтоб духовные лица и епископы непременно были иноками; они добудут для меня от константинопольского патриарха, высшего главы их церкви, разрешение сделаться епископом и тем не менее жениться. Тут я поневоле спросил их, согласуется ли такое разрешение с волей Божьей и заповеданными нам (Господом) приказаниями, или же против их. Если противно, то я не хочу его получать; если же не противно, то не имею в нем надобности. В конце концов они поняли, что со мной подобные речи ни к чему не приведут, и потому мы уговорились не касаться при (наших) свиданиях вопросов веры, так как это повлекло бы только к охлаждению с обеих сторон нашей дружбы, а (подобного охлаждения) я вовсе не желал, по той причине, что (в России), как и в Папской области, духовенство знает все, и что через обхождение с (духовными лицами) я задолго вперед узнавал многие тайны, — так, например, узнал, что царь впоследствии женится на своей незнатной любовнице, а в те дни для большинства и даже для умных людей это казалось невероятным, между тем потом все-таки сбылось; (узнал я) и многое другое.

Пока я таким образом находился в России и ждал в Москве, я брал для дальнейшего преуспеяния в русском языке уроки. Но так как учитель мой говорил только по-русски, к тому же был не учен и не знал никаких (грамматических) правил, то большой пользы он мне не принес (и мог) учить меня только тем (оборотам) и словам, которые я знал и без него.