Записки доктора (1926 – 1929)

– Спасибо вам, доктор, а уж я сгоряча-то совсем обезумела. Сделайте милость – напишите, как вы говорили. Идти по судам – какое уж это дело, добра не будет!

Бумажку я написал, и жена ушла совсем в ином настроении, забывши и про свои синяки.

Пьяный муж бьёт жену по каждому пустяку – просто за здорово живёшь – и при этом приговаривает: «Убью – не велика штука, получу за это два месяца, тем дело и кончится, – много вашего брата найдется!»

Дочь с матерью не видались восемь месяцев, живя в одном городе. Встретились случайно на улице. Дочь говорит: «Здравствуй, мама!» Мать останавливается и сухо говорит: «Извините, я что-то вас не знаю». – «Мама, милая! Неужели не узнала, да ведь это я, твоя дочка Таня!..» – «Батюшки-светы, да что же это с тобой сделалось?.. Похудела-то как… Царица Небесная! До чего дожили – дочку свою родную не признала!..»

Муж говорит своей жене: «Нечего тебе лечиться – ты хвораешь от злости!»

«В животе такая ворчь подымается, что самой смешно».

«Семеро ребяток. И всех-то жалко. В большой бедности живём. Околевать бы надо, да ребяток-то жалко! Такие-то все хорошенькие, кругленькие – как мячики катаются. Всё и норовишь их покормить, ну и общиплют всю, как куру. Ничего в жизни не жалко, только ребяток жалко».

Жена о муже:

«Ни от кого не слыхала худого слова. Ну пусть бы он ещё меня одну ругал, а святых-то не задевал. Ведь и не пьяница, а просто так, со злости: знает, что я не выношу – ну и зачнёт ругать и Пресвятую Богородицу, и Николая-чудотворца. Все иконы, какие висят в углу, – все изматерит! Он ругается, а я плачу… С этим переворотом совсем обасурманел народ. А нам-то, женщинам, как тяжело! Вот и вспоминаю, как прежде у родителей-то жилось. Такие-то все хорошие да ласковые… Дедушка был – старенький-старенький. Не кричит, бывало, никогда, а всё с такой лаской: “Аннушка, принеси-ко ты мне, милая…” А я давай плакать: хоть бы он построже как-нибудь сказал!.. Вот была какая дура».

Фамилии: Семичастнова, Авдолетьева.

27. IV

«Уж такая жизнь, что не приведи-то, Господи! За один год на меня восемь выпадов!.. Только подумать надо, как всё это пережить… Первое дело – овца пала. Купили трёх овец – две принесли мёртвых ягнят. Потом поросёнка задавили ребята на улице, потом лошадь обезножела, муж захворал, крыша на сарае провалилась, а теперь – пожалуйте! – ещё напасть: дочка невенчанная сына родила!»

5. V

Неожиданный результат моего обращения к командиру полка (см. 26.IV).

Жена приносит мне обратно моё письмо с сообщением, что командир не может разобрать написанное мною и просит меня написать покрупнее и появственнее: «Я должен, говорит, вслух прочитать твоему мужу, о чём пишет доктор, а как же я буду читать, когда разобрать не могу».

– Вот тебе раз – я и так старался написать лучше, чем всегда пишу. Вы-то сами ведь разбираете?

– Конешно, разбираю… Дак чего уж с теперешних спрашивать: называются командирами, а совсем ведь малограмотные.

Переписал заново, большими буквами.

– Ну, теперь ладно будет, разберёт?

– Теперь, пожалуй, разберёт… Как не разобрать – ведь я каждое слово издали вижу!

«Музыка и человеческая душа – да ведь между ними никакой разницы: они сёстры. И когда человек играет или слышит музыку, обе сестры сходятся, обнимаются, поверяют друг другу свою тоску, желания, радости и надежды, ласкают друг дружку – и человек радуется, сам не зная чему, или скорбит, не зная о чём» (из моих старых записей).

10. V. Мать о сыне

«Пришёл как-то сынок ночью выпивши. Подошёл к постели и сноху-то – хлясть! – по лицу. Заступилась я… А он на меня, да всё под зад-то сапогом, всё сапогом, а сапожищи-то гвоздями подбиты. И не раз, и не два, а поди разов пять ударил. Как есть всю искалечил, да и как не искалечить – не молоденькая, восьмой десяток пошёл. А что ему сделала? Только молодуху вишь пожалела. На сносях ходят! Вот и пришла к тебе: полечи уж, сделай милость!..

Только – прости ты меня Христа ради – не обидься, что я тебе скажу: никому не говори про сына-то, не засади его куда-нибудь. Мастер-то он больно хороший. А как выпьет этого самого “страму”-то, “говна”-то этого – так без ума и сделается. Тебя как звать-то? Вот я и помолюсь за тебя. Уж больно я в Бога-то верю. Грешница – только по ночам молюсь, тайком молюсь, чтобы кто не увидел да не засмеял».

«Радёхонька бы умереть – да смерть-то не приходит… Прошу у Господа смерти, как милости: от нонешней-то жизни, от деток-то любезных…»

«Уж не собиралась в Рыбну-то[33], да услыхала, что тебя переводят в Москву… Уж што у нас в деревне-то горя-то было… Видно, уж помирать надо будет без тебя. Вот и приехала проверить – правду ли?» – «Кто же меня переведет в Москву или другое место, если я сам не захочу?» – «Силой будто перевели. Сначала сказали – в Ярославль: ну ещё до Ярославля можно доехать! А потом, говорят, в Москву: ну уж в Москву-то не доехать!»

14. V. Мать о дочери