Записки Флэшмена. Том 2.

Подобно всем отставным американским «шишкам», Сэм, открывая большое турне, посетил историческую прародину — Англию. Будучи тем, кто есть, он, вместо того чтобы тихо-мирно пялиться на Вестминстер и Уиндермир, вынужден был встречаться с кучей народу, посещать презентации и собрания, и позволять всяким жирным олдерменам и провостам[750] обжимать свою пятерню, чего Грант прямо терпеть не мог, а также выслушивать бесконечные нудные адресы и толкать ответные спичи (а это настоящий ад для парня, речь которого состоит по преимуществу из междометий). Толпа приветствовала его на каждом шагу дружными воплями, аристократия тоже превозносила на свой чванный лад, а женщины боготворили все без исключения, начиная от ливерпульской прачки и заканчивая самой Великой Белой Матерью[751].

Та еще морока для закостенелого анахорета, и ко времени нашей встречи на банкете в Виндзоре, куда меня пригласили как старого его боевого товарища по войне между Штатами, я отметил, что он сыт по горло. Предыдущая наша встреча состоялась двумя годами ранее, когда благодаря ему я отправился на переговоры с сиу и едва не лишился скальпа на Жирных травах[752]. За минувшее время его темперамент ничуть не улучшился.

— Я так не могу, Флэшмен, — буркает он, грызя бороду и выглядя так, будто только что получил весть о взятии Нью-Йорка войсками Ли. — Мне не под силу выносить эти церемонии и приемы. Вы знаете, что тут со мной обращаются, как с королевской особой? Честное слово! Таково предписание лорда Биконсфилда. Ну, очень любезно с его стороны, но совершенно невыносимо! Если мне предстоит заложить еще один краеугольный камень или выслушать очередной приветственный адрес, или если мою ладонь опять начнут тискать эти достойные представители буржуазии... — Он фыркнул и огляделся исподволь, нет ли поблизости кого-то из общества. — Хотя бы ваша милосердная королева не имеет привычки жать мне руку так, будто намерена раздавить ее в лепешку, — угрюмо продолжает Грант. — Не то что все остальные.

— Расплата за славу, мистер президент.

— Расплата за фисгармонию вашей тетушки! — огрызается он. — А в Европе, боюсь, будет еще хуже! Проклятье, они ведь там обнимаются, да? — Сэм посмотрел на меня, будто примериваясь. — Кстати, вы говорите по-французски? Знаю, что вы болтаете на сиу, и припоминаю, как леди Флэшмен превозносила ваши лингвистические способности. Так что, сэр: говорите или нет?

Я признал, что да, и президент удовлетворенно крякнул.

— Тогда не могли бы вы оказать мне большую услугу... если вас не затруднит? Мне сказали, что предстоит встреча с маршалом Макмагоном[753] в Париже, а он ни «бэ» ни «мэ» по-английски. А весь мой французский словарь уместится на обороте почтовой марки! Так вот, — продолжает Сэм, втыкаясь в меня своей бородой, — не могли бы вы сопровождать меня в этот Дворец инвалидов, или Тулери или как там, черт, его называют, и выступить в качестве переводчика?

Грант замолчал, напряженно глядя на меня, переваривающего столь удивительное предложение, после чего прокашлялся и добавил:

— Мне было бы приятно, Флэшмен... иметь у себя под боком друга, а не какого-нибудь чертова дипломатишку в штанишках до колен.

Улисс С. Грант никогда в жизни не просил помощи, и мне почудилось в этот миг, что из-под личины великого полководца и маститого государственного деятеля проглянул вдруг ранимый шотландский паренек с маленькой фермы в Огайо. Ему пришлось столкнуться с этим древним и великим миром, который он привык презирать, но перед которым не мог не благоговеть. Нет спору, Виндзор и Бук[754] тоже испытание не из легких, но когда ему засветила перспектива мямлить что-то перед лицом французского президента и шайки вежливо-высокомерных лягушатников, наш президент дошел до стадии, в какой даже меня стал расценивать как друга. Я, разумеется, был к его услугам, в лучшем своем подхалимажном стиле: никогда у меня не получалось сказать «нет» Сэму, да и за весь чай Китая я не упустил бы возможность позабавиться, глядя, как Грант и Макмагон будут мычать друг перед дружкой.

Поэтому несколько недель спустя я оказался в позолоченном салоне на Елисейских, наблюдая, как Гранта, придавшего лицу самую дружелюбную из мин — такой гримасы испугался бы даже Джеронимо, — представляют великому маршалу, седому герою с цепким взглядом и бровями, способными потягаться с усами по пышности — эдакая копия Гранта, только с чесночной приправой. Они посмотрели друг на друга, поклонились, снова посмотрели, потом пожали руки, причем Сэм явно готов был отпрыгнуть при первом намеке на попытку заключить его в объятия. Затем воцарилась тишина, и я уже гадал, не стоит ли сказать Макмагону, что Грант потерял дар речи от оказанной ему теплой встречи, как мадам Макмагон, благослови ее Господь, спросила по-английски, хорошо ли мы добрались.