Записки Флэшмена. Том 2.

В свои шестьдесят она была еще красотка и сумела настолько очаровать Сэма, что тот вступил в разговор с ней, оставив старого Макмагона стоять столбом. Бловиц, как обычно обретавшийся в первых рядах среди сановников и прихлебателей, поспешил на выручку, представив меня маршалу как его бывшего сослуживца, что в некотором роде правда, ибо мы оба воевали в Крыму. Старый хрыч, похоже, обрадовался: как, неужели тот самый Флэшмен из Балаклавы, да? А еще служивший в Иностранном легионе, так ведь? Эге, ему ведь самому довелось тянуть лямку в Алжире, так что у нас обоих песок в сапогах, n`est-ce pas[755], хо-хо! Ну разве не удивительно встретить не в ком-нибудь, а в английском солдате — vieille moustache[756], просыпавшегося под крик «Au jus!»[757] и ходившего под колбасный марш[758]! Бловиц ответил, что это еще не все: le Colonel Flashman[759] был выдающимся союзником Франции в Китае — Монтобан[760] никогда бы не взял Пекин без его помощи. Макмагон был поражен — ему даже и в голову не приходило. Да, не много нас, мол, осталось, нам явно надо познакомиться поближе, резюмировал маршал.

Эта обычная болтовня, хотя и приятная, оказалась чревата большими последствиями, как выражаются дамы-романистки. В начале следующего месяца, в мае то есть, изрядное время спустя после того как Грант отправился домой, огласив своим мычанием всю Европу и очаровав итальянцев фразой, что Венеция будет замечательным городом, коли осушить лагуну, я стал неспешно собираться в Лондон, но был остановлен письмом из посольства. В нем сообщалось, что, в ознаменование оказанных мною Франции услуг, президент республики намерен наградить меня орденом Почетного легиона.

Что ж, весьма любезно со стороны наших пожирателей устриц, думаю я. Хотя за годы у меня скопилась целая коллекция незаслуженных побрякушек, еще одна лишней не будет, сами понимаете. Я понятия не имел, но это была работа Бловица, который, воспользовавшись нашей с Макмагоном встречей, вздумал сыграть себе на руку. Маленький прохвост нашел, для чего можно меня использовать, и потому решил устроить так, чтобы я оказался у него в долгу. Неужто так и не изучил Флэши, а? Короче, он напел Макмагону, что я уже дозрел до высшей лягушачьей награды, и тот охотно согласился. В результате по возвращении в Париж я облачился в лучшую тогу, продел недостойную выю сквозь ленту с орденом (четвертой или пятой степени, не помню уже), побывал в пылких объятиях маршала и был увлечен Бловицем в «Вуазен» с целью обмыть награду — а заодно выслушать тираду про его заслугу в деле моего награждения и связи наших «судеб».

— Какое удовольствие сравнится с возможностью поспособствовать старому другу, с которым тебя соединяет рок? — изрекает он, подкладывая под свои многочисленные подбородки салфетку и ныряя в суп. — Ведь оказывая услугу ему, разве не способствую я самому себе?

— Узнаю своего скромного старину Блова, — отвечаю я. — Чего вы хотите?

— Ax, sceptique[761]! Неужели я говорил об обязательствах? Но что правда, то правда, я рассчитываю на вашу помощь в одном моем маленьком дельце. Ах, эта затея придется вам по сердцу, уверен, и послужит во благо нам обоим. Но для начала давайте воздадим должное столу. Шампанского, дружище?

Поэтому мне пришлось ждать, пока Бловиц прогрызет себе дорогу через полдюжины блюд — откуда у французов эта привычка поливать приличную еду липкими соусами, ума не приложу. Когда посуду убрали и подали сигары и коньяк, журналист удовлетворенно вздохнул, похлопал себя по пузу и выудил из кармана фотографию в рамке.

— Речь идет о в высшей степени увлекательной интриге, — заявляет он и протягивает мне картинку. — Voila[762]!

Я ценитель фотографии, эта же отличалась качеством, привлекшим мое внимание с первого взгляда. Может статься, причиной тому удачный снимок, мастерская ручная раскраска или продуманная композиция, состоявшая из пары гигантских чернокожих в набедренных повязках и с ятаганами на фоне пальм в кадках, с игривым включением длиннохвостого попугая и мартышки, расположившихся по обе стороны восточной кушетки, на которой возлежала пленительная одалиска в одном золотом тюрбане и ножных браслетах. Стройное тело было изогнуто дугой, открывая взору выпирающие юные груди, явно не нуждавшиеся в поддержке, губы девицы приоткрывались в улыбке, обещающей невообразимые пучины порока. Подпись гласила: «La Petite Caprice»[763]. Да, это было нечто иное по сравнению с Фру-Фру... Малость сбитый с толку, я с трудом отвел глаза от пальм в кадках. Как уже говорилось, Бловиц помогал мне сводить знакомство с красотками из общества, но с профессионалками — никогда.

— Tres appetissante, non[764]? — спрашивает журналист.

Я вернул карточку.

— И в каком монастыре она подвизается?

Он негодующе хмыкнул.

— Это не то, что вы думаете! Это театральное фото, сделанное, когда она работала в «Фоли» — по необходимости, позвольте заметить, чтобы найти деньги на обучение. Серьезное обучение! Такие картинки — de rigueur[765] для комедианток «Фоли».