Записки Флэшмена. Том 2.

— Ах, мужчины — такие лицемеры! Он прикинулся, что не понимает... Но сделал все, что в его силах, дабы препроводить меня в Шенхаузен: приказал проделать тайные приготовления, дал агентов в сопровождение, отозвал моего мужа под надуманным предлогом. — Она высокородно фыркнула. — Профессиональный сводник не справился бы лучше! И вот... наш Бисмарк, как вы выразились, «приведен в бодрое расположение духа», император обрадован и доволен, а я... — продолжает Кральта, усаживаясь и томно потягиваясь, демонстрируя роскошные полушария, — наслаждаюсь воспоминаниями о том, как самый могущественный в мире человек носился за мной со спущенными штанами.

Видите, почему я сказал, что седлать ее было привилегией? Немного найдется женщин, столь же бесстыжих, как и я сам, а Кральта, разрази меня гром, еще и гордилась этим. Естественно, я не мог не спросить, как выказал себя «самый могущественный в мире человек». Она со смехом пожала плечами.

— О, весьма деятельным... для своего возраста. И очень прусским — иными словами, грубым и ненасытным. Этакий старый бык, не признающий тонкостей и условностей.

Да уж, ее стоило послушать.

— Как выразился один французский философ, это был любопытный опыт, но не из тех, которые станешь повторять. А вот сейчас, — ее глаза прищурились, а чувственная нижняя губа приоткрылась, когда Кральта снова улеглась рядом, оплетя меня руками, — я не откажусь от повтора, как, надеюсь, и вы... Ах, ну, конечно, вы за! И поскольку я вытребовала вас из Лондона не только ради какого-то пустого секретика... — Ее стройная ножка скользнула по моим бедрам, и принцесса, издав гортанное венгерское восклицание, заскакала на мне вниз-вверх. — Ах, давайте же повторим все снова, и еще, и еще, и еще!..

Что мы и проделали, покуда «Восточный экспресс» громыхал по рельсам, направляясь к далекому Страсбургу — я, так сказать, был рад прийти на помощь, ее же высочество сполна наслаждалась плодами тяжких трудов. Бог весть как сподобился Бисмарк перенести такое испытание в его-то годы: помню, я поймал себя на мысли, что, если кто-то задумал бы убить канцлера, Кральта могла бы послужить приятнейшим из орудий, которого этот старый ублюдок не заслуживал[880]. 

IV

Лязг, свистки и ноющая боль в старой ране в бедре разбудили меня, когда поезд миновал Порт-де-Саверн, направляясь к станции Страсбург. Попытавшись пошевелиться, я понял, что не могу, поскольку поверх меня дрыхнет Кральта — откуда и боль в ноге, прижатой роскошными прелестями королевского высочества. Такова оборотная сторона железнодорожных удовольствий: когда наскачешься до потери сознания, то обнаруживаешь, что мирно улечься спина к спине места нет, и приходится спать как получится, вповалку. По счастью, дама вскоре проснулась, и я уловил шорох ее мехов, когда она потихоньку выскользнула в коридор, оставив меня разминать ногу и удовлетворенно вздыхать при воспоминании о бурной ночи. Продрав глаза, я оглядел станцию и застонал при открытии, что часы на платформе показывают всего без десяти пять.

Даже в такую несусветную рань на вокзале наблюдалось оживление в виде своего рода торжественной встречи наших пассажиров. Мне вспомнилась болтовня Бловица про экскурсию на рассвете. И точно, он был тут как тут, стоя в обществе Нажельмакера и шайки шишек в цилиндрах. Журналист, как всегда, пытался изображать из себя душу компании, но выглядел жестоко помятым в результате ночных возлияний и обжорства — весьма приятное зрелище. Знай я тогда, что река, на которой стоит Страсбург, называется Иль, обязательно обратил бы внимание на аналогию с его теперешним состоянием[881].

Цепочка размышлений навела меня на мысль о необходимости справить неотложные нужды, и я собирался уже было отвернуться, когда взгляд мой упал вдруг на одного малого, шагающего по платформе с саквояжем в руке. Высокая молодая фигура, несколько деформирована благодаря накинутому на плечи длинному плащу с каракулевым воротником, модный цилиндр надвинут на лоб, в руке трость эбенового дерева, в петлице цветок, во рту черная сигаретка в длинном янтарном мундштуке. Обычный континентальный франт, но, наблюдая, как он дефилирует мимо, я уловил в его манерах нечто смутно знакомое. Знать я его не мог, потому списал все на сходство с каким-нибудь из сотни младших офицеров, которых знавал прежде, опустил взгляд, нацепил штаны и сорочку и потрусил в поисках облегчения.

Когда я вернулся, малютка-горничная успела принести поднос с кофе, горячим молоком и petit pain[882], а также взбила подушки и оправила простыню на кровати. Кральта сидела в кресле, завернутая в мантию и вся из себя такая важная. Она холодно пожелала мне доброго утра, будто и не билась пару часов назад в экстатических конвульсиях.

— Хотя еще так рано, я сочла, что petit dejeuner[883] будет вполне уместен, — говорит принцесса. — Манон постелила для вас кровать в соседнем купе, так что вы сможете отдохнуть до более разумного часа, как собираюсь поступить и я.