Записки Флэшмена. Том 2.

Я снова попытался подняться, кое-как опираясь на руки, но безуспешно. И тут недавний сон обрушился на меня, наполовину прояснившись, и по онемению в членах я догадался, что это не обычное пробуждение: должно быть, Кральта, проклятая ведьма, подсыпала мне что-то в кофе, и это было вовсе не видение, а реальность, и разговаривала она ни с кем иным, как с этим ублюдком. И речь шла... обо мне. И о Бисмарке...

— Не дергайтесь, черт побери! — рявкает молодой хлыщ, остановив меня рукой и ухмыльнувшись. — Сами знаете, что ничего не выйдет! Прежде всего, ноги еще некоторое время не будут вас слушаться, и даже если послушаются, вы голый, как яйцо, а снаружи чертовский холодрын, и делаем мы сорок миль в час. К тому же, — продолжает он успокаивающе, — коли попытаетесь покинуть поезд, я буду вынужден предпринять кой-какие резкие меры. Ясно?

Мой глаз не уловил движения его руки, но в ней вдруг появился небольшой двуствольный пистолет, нацеленный на меня. Потом незнакомец убрал оружие и закурил сигарету.

— Так что наберитесь терпения, будьте паинькой — и в свое время все узнаете. Точно не хотите подымить? Нет никаких причин для беспокойства, чес-с слово. Вы среди друзей... ну, по меньшей мере, соратников, и в мои задачи входит быть вашим ти-джеем и присмотреть, чтобы с вами все было в порядке, ладненько?

Знаете, при всем моем перепуге и удивлении, именно эти словечки из школьного жаргона, такие уместные в его манерах и речи, но совершенно не вязавшиеся с обликом, дали мне ключ. Этот парень не мог учиться в частной школе, никак не мог — такие правильные лица, намекающие на земли к востоку от Вены, в Англии столь же в диковинку, как китайские физиономии. Нет-нет: совершенно прямой нос, резко очерченные губы, слегка раскосые голубые глаза — если этот малый не из Центральной Европы, можете назвать меня идиотом.

— Ти-джеем? — прохрипел я.

Он рассмеялся.

— Ага. Наставником, учителем и другом. Объясню, че к чему. Как вы их называли у себя в Рагби? Я-то сам из Уикхема — причем благодаря вам, хотите верьте, хотите нет! Но это факт!

Потешаясь над моим недоумением, юноша выпустил клуб дыма, и ощущение, что я видел его раньше, кольнуло меня еще сильнее, чем прежде: эта полунасмешливая улыбка, и вообще эдакая вальяжная, с вызовом, манера вести себя. Но где? Когда?

— О, вы шибко впечатлили моего сатрапа — заявляет хлыщ. — «Будешь учиться в английской школе, сынок, — говаривал он мне. — Адское местечко, судя по всему: кормят гадостью, которую сибирский мужик в рот не возьмет, такие дикие нравы поискать даже в Конго, зато, как я понимаю, с тамошним образованием ничто не сравниться — пожизненный курс подлости, уплотненный в шесть лет. Не удивительно, что англичане правят миром. Ха, кабы я закончил Итон или Хэрроу, то слопал бы этого Флэшмена с потрохами!» Вот что говорил мой сатрап!

Это было невероятно.

— Кто-кто? Сатрап?

— Он самый, папаша мой! Вы с ним были одно время спарринг-партнерами... О, давным-давно, за сто лет до моего рождения! Он никогда не рассказывал о случившемся, но почитал вас классным парнем. «Наткнешься если когда на Флэшмена... Лучше бы не надо, конечно, но если так получится, гляди в оба, ибо Гарри забыл больше уловок, чем ты за всю жизнь выучил, — говорит он мне как-то. — Самый любимый его трюк — притворный страх. Не верь ему, сынок, потому как именно в этот миг он обращается вдруг тигром». Помнится, при этих словах батюшка потрогал шрам на лбу. Не ваша ли работа, часом?

И чтоб мне провалиться, если в глазах его не блеснуло восхищение.

— Знаете, вы просто обязаны все мне рассказать про то, что было! — продолжает юнец.

За несколько мгновений перед тем сердце у меня екнуло. Парализованный ужасной догадкой, я мог только безмолвно таращиться на него.

— Боже мой! Неужели вы...

— Руперт Виллем фон Штарнберг! — заявляет он, протягивая руку. — Но вы можете звать меня просто Билл!

***

Наверное, лучшей надгробной похвалой незабвенному Руди фон Штарнбергу является признание, что первым моим импульсом при встрече с его отпрыском было метнуться к ближайшему стоп-крану и во все горло заорать: «На помощь!» Было время, когда я сделал бы и первое и второе, но когда тебе переваливает за пятьдесят, ты либо обретаешь навык загонять свой страх в бутылку, не подавать вида и шевелить мозгами как проклятый, либо... Либо тебе не удалось бы дожить до пятидесяти, маллум[887]? Я понятия не имел, какого дьявола тут затевается или ради чего, но слышал имя, угрозу и видел «дерринджер» в его руке. Неудивительно, что он показался мне знакомым: несколько выше, челюсть длиннее, прямые каштановые волосы вместо кудрей, чисто выбрит, но ошибки быть не могло. Сын Руди... Боже, опять этот Руди!

Из этого вытекало одно. К чему бы этот треклятый заговор ни вел, мое участие в нем должно свестись к срочной необходимости покинуть дьявольский поезд, причем джилди[888]. Быть может, вам его угроза показалась бы смешной — как, на цивилизованной железной дороге, доставляющей респектабельных пассажиров сквозь сердце мирной Европы? Но только не мне — я знал эту семейку.