Я продолжала бывать на малых эрмитажных собраниях. Туда часто приходил великий князь Александр, которому было тогда четыре года, и трехлетний брат его, великий князь Константин; туда приводили скрипачей, и начинались танцы; я по-преимуществу была дамой великого князя Александра. Однажды, когда наш маленький бал был оживлен более обыкновенного, великий князь, шедший со мною в полонезе, объявил мне вдруг самым серьезным тоном, каким только может говорить ребенок в его возрасте, что он хочет повести меня в крайние апартаменты дворца, чтобы показать мне нечто ужасное; это меня очень заняло и смутило. Дойдя до самой последней комнаты, он повел меня в углубление, где была помещена статуя Аполлона, которая своим античным резцом могла ласкать взор артиста, но видом своим могла легко смутить девочку, которая, к счастью, была слишком наивной, чтобы любоваться выдающимся произведением искусства в ущерб стыдливости. Я позволила себе упомянуть об этом маленьком событии для того, чтобы легче восстановить в своей памяти все виденное мной при дворе. Я справедливо не признаю в себе никакого особого таланта и не могу писать мемуаров: они были бы недостаточно интересны, а потому мои записки можно назвать просто воспоминаниями, которые для меня очень дороги и часто занимают мои мысли. Сравнение прошлого с настоящим бывает для нас иногда очень полезно; прошлое есть как бы счетная книжка, к которой нужно часто обращаться для того, чтобы иметь правильное понятие о настоящем и уверенность в будущем. На своем жизненном пути мне приходилось встречать чаще цветы, чем шипы, в полном их разнообразии и богатстве. Я была счастлива; настоящее же счастие устраняет равнодушие и располагает нас принимать живое участие в счастии других. Несчастья же покрывают окружающие нас предметы облаком печали и напоминают нам о наших собственных страданиях, пока Бог, по своей бесконечной милости, не даст нам нового направления нашим чувствам и тем уничтожит прежнюю горечь.
В 16 лет я получила фрейлинский шифр, который имели всего 12 девиц, и ходила каждый день ко двору[43]. По воскресеньям было большое собрание в эрмитаже, на которое допускался весь дипломатический корпус и особы первых двух классов. Государыня входила в зал, где было собрано все общество, и вела беседу с окружающими; затем все следовали за ней в театр, после чего ужин никогда не подавался. По понедельникам был бал и ужин у великого князя Павла Петровича. По вторникам я дежурила вместе с другой фрейлиной; мы почти весь вечер проводили в бриллиантовой комнате, получившей свое название по множеству драгоценных вещей, находившихся в ней; между прочим, здесь были корона, скипетр и держава. Императрица играла в карты со своими старыми придворными. Две дежурные фрейлины сидели у стола, дежурные молодые люди занимали их разговором. В четверг было малое собрание в эрмитаже, бал, спектакль и ужин, на которое иностранные министры не были приглашаемы, но они допускались в воскресенье вечером, также как и некоторые дамы, пользовавшиеся благоволением государыни. В пятницу я опять дежурила, а в субботу у наследника устраивался прелестный праздник, который начинался прямо со спектакля; как только их императорские высочества входили, представление начиналось; бал, всегда очень оживленный, продолжался до ужина, который подавался в зале, где был спектакль; большой стол находился посреди залы, маленькие столы в ложах. Великий князь и великая княгиня ужинали на ходу, принимая своих гостей в высшей степени любезно. После ужина бал возобновлялся и кончался очень поздно; гости разъезжались при свете факелов, что производило очаровательный и своеобразный эффект на ледяной поверхности красавицы-Невы. Это время было самым блестящим для двора и для столицы; во всем была гармония, великий князь виделся с императрицей-матерью каждый день утром и вечером. Он был допущен в совет императрицы. Столица была местом жительства всех знатнейших фамилий. Общество от 30 до 40 человек ежедневно собиралось у фельмаршалов: Голицына[44] и Разумовского[45], у графа Панина, первого министра[46], которого посещали часто великий князь и великая княгиня, и у вице-канцлера Остермана[47]. Здесь можно было встретить множество иностранцев, являвшихся лицезреть великую Екатерину; дипломатический корпус состоял из людей очень любезных, и вообще общество производило самое благоприятное впечатление.