Записки ящикового еврея. Книга вторая: Ленинград. Физмех политехнического

«Из крестьян» среди физмеховцев я никого не помню, а вот «из рабочих» несколько человек было. Практически все они отсеялись после первых сессий. Так что отдуваться на совхозных полях (с колхозами в Ленинградской области было туго) пришлось непривычным к крестьянскому труду детям «из служащих». Графа эта в паспорте еще существовала, но во внимание принималась только уже при продвижении по партийным и профсоюзным линиям (и в первых запусках космонавтов). Наши родители в анкетах должны были писать «из потомственных почетных граждан» из «священнослужителей», из «купцов», «из дворян», из «мещан», из «интеллигенции – позднее из служащих». Первым четырем категориям – лишенцам – доступ к высшему образованию был закрыт, две другие получали доступ к нему через производственный стаж и рабфаки. Еще две категории – «из рабочих» и «из крестьян» пользовались значительными привилегиями при приеме, но уровень их образования был таким, что сначала их учили на рабфаках, через которые иногда вынуждены были проходить и получившие рабочий стаж другие категории. Характерный пример – отчисление одного из физмеховцев. Отец его был костромским крестьянином, перебравшимся в 15 лет в Петербург. Он начал с разносчика и выбился в подрядчики строительных работ; стал владельцем крупной недвижимости. У него было четырехклассное образование, и он воспитывал девятерых детей. Все его дожившие до зрелости дети получили высшее образование, кроме одного: будущего академика Константинова отчислили с четвертого курса физмеха в 1929 году за непролетарское происхождение.

Несостоявшийся комсомольский активист. Фото из любимого маминого ателье на Невском

Вернемся к комсомольскому собранию. Вдруг прозвучала моя фамилия, как рекомендуемого к избранию в комитет комсомола. Я и забыл, что для того, чтобы повысить свои шансы на поступление (последний рубеж перед призывом в армию), я перечислил все свои комсомольские должности, включая месячное пребывание в горкоме комсомола в Бугульме в 8-м классе. Меня что-то вытолкнуло на трибуну, и я без обиняков сказал: «Товарищи, я Олега Рогозовского знаю с детства. У него такая особенность – он сначала проявляет энтузиазм и инициативу, кого-то вдохновляет, чем-то руководит, потом остывает, ему надоедает, и он работу забрасывает и не доводит до конца. Хотя он и неплохой парень, но я считаю, что такого товарища выдвигать в комитет не нужно». В совхозе я не был, и если меня и знали в лицо, то без связи с фамилией, а те, кто видел документы, (руководство) были не уверены в идентификации и, может быть, удивлены таким коварством. Из выборных списков меня исключили, и комсомол оставил меня в покое на все время обучения.

Что касается спортивных «достижений», которые я тоже привел в документах при поступлении, то они в Политехе выглядели смешно – ниже кандидата в мастера, и то не по всем видам спорта, я никому в спортклубе был не нужен. Но спорт в институте был обязательной дисциплиной, и физмеховскому руководству стоило трудов перевести эту дисциплину из оценочной в зачетную – об отношении деканата физмеха к спорту я еще расскажу.

Мой недействующий первый разряд тоже сыграл роль – неожиданно мне сообщили, что я включен в команду ЛПИ. К счастью, это был шахматный матч на ста досках с университетом (ЛГУ). Эта аббревиатура названия в прошлом ведущего вуза России попала в городской фольклор, как ответ на призыв к тотальному вранью – перекличка Горного института (ЛГИ) и университета на набережной Васильевского острова [Грд]:

– ЛГИ! – призывал горный.

– ЛГУ! – отвечал университет.

Одним из мелких университетских обманов был состав участников. На первой доске за университет был заявлен Спасский, но он не появился, хотя и был в Ленинграде. Хорошо, что я уговорил организаторов посадить меня в конце команды (отказавшись от возможности лицезреть вблизи будущего чемпиона мира) – мне с трудом удалось выиграть партию у третьеразрядника.

В совхозе были преимущественно первокурсники, а спортклуб уже работал. Зная, что у нас везде ограничения, пошел устраиваться в секции (спортивная специализация, освобождавшая от «уроков» по физкультуре). Повторилась киевская ситуация: в бассейн меня не взяли (не было разряда, а в Политехнике еще не было своего бассейна), в фехтовании я хотел на рапиру, в крайнем случае, на шпагу^К25, а мне предлагали только саблю. Не помню, куда я еще обращался и, в конце концов, записался на академическую греблю. Во-первых, думал, что еще разовьюсь[6] (раздамся в плечах и грудной клетке), во-вторых, узнаю Ленинград и залив. Если первое оказалось невозможным, то второе удалось.

Незабываемые вечера в Финском заливе на закате, когда ветер и волны к вечеру успокаиваются, а заря, не утесненная домами и заборами, полыхает в полнеба. Особое наслаждение я испытывал на одиночке-скифе, совсем не из красного дерева (пластик тогда был только для сборных), а из планок – тяжелая, но устойчивая лодка клинкер.