С другим поклонником, Фрэнсисом Деремом (угадайте, на какое слово автозамена постоянно норовит исправить его фамилию – где-то даже заслуженно), у Екатерины было все серьезно. То есть это была полноценная сексуальная связь. В отличие от Мэннокса, которого уж никак нельзя было считать ровней девушке из семейства Говардов, Дерем был довольно приличного происхождения (и приходился Екатерине дальним родственником) и не совсем бедным. Так что он вполне мог бы посвататься к Екатерине. Многие считали, что он так и сделал и молодые люди тайно обручились. Или по крайней мере надавали друг другу романтических клятв в надежде потом когда-нибудь узаконить отношения, а пока трахались в свое удовольствие. Бабуля-герцогиня не возражала. Возможно, и в самом деле надеялась сплавить внучку за Дерема, а может, как обычно, ничего не замечала,
Так вот, воспитавшись таким образом и доведя до совершенства свои сексуальные навыки, Екатерина попала к королевскому двору. Дерем к тому моменту уехал – может, с намерениями вернуться к возлюбленной, которую якобы уже считал женой, а может, свинтил под благовидным предлогом, чтобы прекратить роман с надоевшей женщиной и не надевать
Вряд ли герцог Норфолк (вдовствующей герцогине он приходился пасынком) специально пристроил племянницу в свиту, чтобы потом подсунуть в койку королю. Во-первых, нельзя было предугадать, что король на Екатерину клюнет: яркостью своей кузины Анны Болейн она и близко не обладала. Во-вторых, как раз дело Анны Болейн должно было отучить герцога бездумно подсовывать королю своих родственниц, потому что так и головы на плечах можно недосчитаться – ладно родственниц, а то ведь и своей собственной! Но то ли герцог решил, что один раз – не статистика, то ли действительно ничего не имел в виду, а просто руководствовался принципом «Больше при дворе Говардов – хороших и разных!
Вообще, правильно король развелся с Анной Клевской. Если его устраивала в качестве королевы такая девушка, как Екатерина Говард, ему нечего было делать рядом с настоящей принцессой, какой была Анна, – умной, скромной, полной достоинства и благородства. Для Генриха имело значение только то, что Анна была совершенно неопытной в постели и непривлекательной для него сексуально. А Екатерина – совсем наоборот. Вот это несомненное достоинство – сексуальная привлекательность – и сделало ее королевой. В остальном она не была чем-то особо примечательна, сейчас в любом банке найдется множество операционисток такого типажа. (Ни в коем случае не хочу оскорбить банковских операционисток, многие из них компетентные и деятельные сотрудники, а если среди них есть не такие, то они вполне могут считать, что похожи на королеву Англии. Впрочем, некоторые их них, видимо, и без меня так считают.)
Королю, как говорили в фильме «Обыкновенное чудо», вожжа попала под мантию, и он срочно возжелал жениться на хорошенькой, живой и непосредственной фрейлине. И женился, предварительно разведясь с четвертой женой. Он бы хоть, доставая паспорт перед началом церемонии, пролистал его и освежил в памяти дату своего рождения, не говоря уже о медицинской карте размером с хороший кирпич. Но это мы такие умные, даем рекомендации из своего XXI века. А в XVI веке такие мелочи, как тридцатилетняя разница в возрасте и плохое состояние здоровья жениха, препятствием к браку не считались. И никакая мама не стала бы хвататься за декольте, симулируя сердечный приступ, лишь бы уберечь кровиночку от брака со старым пнем, если у пня деньги и высокий статус (хотя что я про XVI век, как будто сейчас так не бывает). Так что родственники Екатерины Говард ошалели от счастья и начали предвкушать новые фантастические преференции для своей семьи.
После свадьбы Генрих прямо помолодел. Он не выпускал молодую жену из объятий даже во время официальных приемов. Что происходило в спальне, этого мы знать в подробностях, конечно, не можем (да и не хотим, правда?), но, похоже, на новую королеву отзывалось не только сердце короля, другие части тела тоже участвовали. Все придворные заметили, как их грозный и капризный повелитель приободрился и почти стал похож на нормального человека. Прямо хотел «задрав штаны, бежать за комсомолом», как сказал Сергей Есенин по совершенно другому поводу.