Записки из страны Нигде

То есть, такая традиция в русской поэзии существует. Поэтому нет, мне не показалось.

Но вернусь к своему вопросу: зачем было это делать.

У меня есть ответ, и я, честно говоря, понятия не имею: банальный это ответ (который был очевиден всем, кроме меня), или же он вообще еретический. Но он мой, и я хочу им поделиться.

Он был сформулирован после того, как я посетила лекцию по китайской литературе. Лекция была обзорная, типа «мастер-класс: как читать и не пытаться понять китайских классиков».

Так вот, из этой лекции я уяснила, что китайский читатель, увидев в книге стихотворение, в первую очередь будет искать аналогии, аллюзии с уже существующей классикой, причем эти аллюзии будут представлены в первую очередь через иероглифы, через графику, поскольку китайская литература предназначена для созерцания, а не для чтения вслух. Ее красота входит в человека через зрение, а не через слух.

То есть квалифицированный читатель видит иероглифы, расположенные так, что текст отчасти напоминает классику. Это в первую очередь красиво.

Наши переводы, естественно, передают только содержание стихотворения, то есть только верхний смысловой пласт, который, к тому же, не является главным. Главное – это форма, причем не столько ритмическая, вербальная и звучащая, сколько графическая. То есть нашему читателю такая красота в принципе недоступна. Русская поэзия просто не предусматривает подобного восприятия, она вообще о другом.

Но как же дать русскому читателю возможность хотя бы отчасти приблизиться к тому наслаждению, которое было бы сходно с наслаждением, что переживает китайский читатель, припадая к тексту «Путешествия на Запад»?

Я думаю, Адалис сознательно  сконструировала для нас –  как сумела - литературную ситуацию, которая позволяет максимально близко подойти к оригинальному восприятию текста.

Это вообще другой уровень перевода.

Переводчики с китайского или на китайский сталкиваются с необходимостью переводить не только слова, но и в какой-то мере менталитеты. Самое простое: при переводе моей книжки «сильфиду» заменили на «фею Чан-э», которая китайскому читателю понятна без комментариев.

Адалис же ухитрилась «перевести» саму ситуацию восприятия текста. Восточное стихотворение – это не музыка слов, это ребус, который надо разгадать. Вот этот иероглиф – отсылка к такому-то классическому стихотворению, а сочетание этих иероглифов впервые применил такой-то, а такой-то добавил туда еще что-нибудь…

В таком же положении находится русский читатель стихов «Путешествия на Запад». В первую очередь в глаза бросается форма стихотворения. Откуда в китайской поэзии все эти ямбы и хореи? Это же и был сигнал – дорожный знак, указатель: ахтунг! Читатель, включи мозг, тебе что-то хотят сообщить, здесь неправильная форма!

Любая стилистическая выделенность в тексте требует повышенного читательского внимания. Надо остановиться и поискать между строк. Разгадать ребус. Найти, откуда этот размер и откуда тот, у кого позаимствовано это выражение, у кого – другое. То есть фактически – побыть китайским читателем. Квалифицированным, насколько это возможно.

Свободные от литературы

00:00 / 04.06.2018

Когда-то давно, на школьных уроках литературы, многими проклятых, нам давали три темы для сочинения, на выбор: две строго про разбираемому произведению, например, «Образ Онегина», «Образ Татьяны», а одна – «свободная», например, «”Лишний человек” и “маленький человек” русской литературы».

И каждый раз учительница строгим голосом напоминала: «Помните: тема, конечно, свободная, но на уроках литературы не существует тем, свободных от литературы». Все примеры, все опорные точки рассуждения должны быть взяты из литературных произведений, и коль скоро у нас «Онегин», то желательно – из произведений Пушкина. Станционный смотритель – йес, мой сосед алкоголик дворник дядя Вася – ноу.

Иными словами, нас учили не выходить за границы парадигмы, хотя в ту пору мы даже слова-то такого не знали. Однако годы шли, те, кто проклинал учительницу литературы с ее требованием оставаться в рамках заявленного предмета и не скатываться в бытовуху, выросли и наконец-то обрели свободу от литературы… Так,  стоп, а почему они рассуждают о литературе? Ну потому что, в общем-то, свобода слова – можно рассуждать о чем угодно.

Для меня обсуждение литературного произведения вне литературы автоматически означает, что данное произведение никакими другими достоинствами, кроме злободневности, не обладает. (Причем это вполне может оказаться не так, но убедить меня прочесть произведение после подобного обсуждения бывает практически невозможно: у меня ведь тоже есть недостатки).