Записки из «Веселой пиявки»

Константин Осипович, всегда предпочитавший «папского замка вино», охотно выпил вслед за Толяном. Да нет уж, за Анатолием Владимировичем. Они посидели, помянули родителей, повспоминали свой переулок, горку, дом — а помнишь?.. Соседей — Юрку Жебрака помнишь? Помер он... Коляна моего? Помер... И как по Варварке на Первое мая шли после парада войска. И как ходили смотреть ледоход на Москве-реке через проломные ворота... И как стояли в очереди за крупитчатой мукой перед седьмым ноября. И... и... и... А о мелких и крупных гнусностях и речи не возникло — как-то не приходилось к слову. Допили бутылку, вместе вышли за ворота и пешком побрели к Юго-Западной. Но не дошли, по дороге завернули в приличного вида забегаловку, взяли еще по двести и пельменей.

Не знаю, как для Толяна, а для Кости это был лучший день за многие годы.

Историю эту Константин рассказал мне, когда мы случайно столкнулись в лондонском парке Голдерз-Грин, где я выгуливал младшего внука. Костя остановился неподалеку, в Хемпстеде, и любил бродить здесь вокруг загонов с оленями. Я ведь в стародавние времена жил в том же подъезде дома номер три по Псковскому переулку, только двумя этажами выше, и хорошо помнил и все семейство Портновых, и Володю-сапожника с классово далекими сыновьями. И вот при всей благостности услышанного рассказа я так и не понял — и не стал спрашивать у Кости, — неужели Толян мог так вот просто забыть о своих издевательствах над ним?

Однако продолжим.

Однако продолжим

считать слова. Вера моя в отзывчивость друга детства (Александр Васильевич, по-домашнему — Алик, был и остается постоянным адресатом бесчисленных моих писем и автором столь же объемной корреспонденции, направляемой в мой адрес) и чудесные свойства Интернета оказалась оправданной. На удивленье быстро посыпались отзывы, которые Алик пересылал мне в доступной уже форме. А не попробовать ли Виталию Иосифовичу, коль он не обременен делами, подсчитать противоположную — радостную — лексику, написала одна дама, и тут же предположила, что в Ветхом Завете особого веселия не встретится, а вот в Новом очень даже может быть. «Книги Ветхого Завета, — заметила она, — повествуют прежде всего о скорбях еврейского народа и ожидании Спасителя, а Новый Завет есть Благая Весть, весть о спасении, тут не до слез, тут ликование... Новый Завет вообще настоятельно заповедует радоваться».

А некий — весьма, видно, образованный — господин поспешил сообщить Виталию Иосифовичу, что в эпоху, когда, собственно, и создавались книги Нового Завета, христианство было разновидностью экстатической религии, сходной в ритуальной своей части с культами Диониса или Пана, то бишь беспечной радости, и только поздняя христианская теология заявила о несовместимости Иисуса и языческих божеств. А между тем, продолжал образованный господин, между историческим Христом и богом Дионисом можно найти немало любопытных параллелей. Оба были бродячими харизматиками, к обоим тянулись прежде всего женщины и бедный люд. И с вином они довольно тесно связаны: Дионис первым принес его людям, а Иисус мог превращать в вино воду. Оба считались сыновьями великих богов-отцов, Зевса и Яхве, и смертных матерей, Семелы и Марии. Никто из них не был аскетом (Иисус любил вино и мясо), но при этом они казались бесполыми или равнодушными к плотской любви — по крайней мере, у них не было жен. Оба обладали даром целительства: Иисус исцелял сам, а Дионис — участием недужных в его ритуалах; оба творили чудеса — в случае Иисуса это могло быть искусством мага и фокусника. И того и другого преследовали светские власти: Диониса — царь Фив Пенфей, Иисуса — Понтий Пилат. Даже символы у них похожи: рыба у Христа и дельфин у Диониса.

Ах добрые насельники фейсбука и иных недоступных мне мест сетевого пространства, куда съехали участники прежних кухонных посиделок и иных теплых дружеских бесед, вы не оставляете меня своим вниманием, разными путями присылая свои приветы. Вот один из них — так и просится в

Отступление № 3