Записки хирурга военного госпиталя

– Ну, Гоша, будь мужественным! Что ты так разволновался? Просидел всю службу в штабе, и рассказать дома-то будет нечего. А тут хоть есть что вспомнить! И потом, халявное же обследование. На гражданке денег стоит. А тут бесплатно. Вдруг, да когда и пригодится?

– Дмитрий Андреевич, ну не надо, – принялся снова канючить солдат Вьюнов. – Я не сдюжу!

– Ничего, Гоша! Ничего, ты парень крепкий, седалище об штабной стул закалил, сдюжишь! Крепись, доктора там работают умелые, больно не должно быть. Наверное. Иди, готовься к клизмам.

Но тут вмешалось провидение в лице начальника госпиталя, и ценное исследование так и не выполнили. Врачи кабинета эндоскопии написали нужное заключение, что у больного Вьюнова выявили пару незначительных дивертикулов в сигмовидной кишке. Оперировать их не нужно. Возможно лечить консервативно в хирургическом отделении. Формальность была соблюдена. Теперь Гоша мог минимум месяц не беспокоиться о своей преждевременной выписке.

Волобуев оказался очень недоволен моими художествами в отношении его личного писаря и открытым текстом дал понять, что весьма мною недоволен. Это означало одно – моя отставка уже была не за горами. Я не особо мандражировал по этому поводу, так как отлично понимал, что сколько веревочке ни виться, а конец будет.

Что еще примечательно, так это то, что хоть Гоша так удачно избежал и многоклизменную подготовку, и само надолго запоминающееся обследование, но он не ожесточился, не замкнулся в себе, а, наоборот, стал мягким и покладистым парнем. Причем ко всем категориям людей, что ему попадались на его нелегком штабном поприще. Вот так, хоть и не отведал он самой очистительной клизмы, а мозги все же у него промылись капитально.

Финита ля комедия

Приближались майские праздники, а вместе с ними в город входили тепло и свет. Мрачные зимние пейзажи с бесплодным снегом и губительной стужей сменялись залитыми жарким солнцем яркими, живыми картинами, на которых уж преобладали густые насыщенные краски с веселой и сочной палитрой. Возвращающее к жизни землю солнце все выше и выше взбиралось на голубой и прозрачный небосклон, продлевая светлую фазу суток. День уже преобладал над ночью, а моя счастливая звезда все быстрей и быстрей катилась вниз.

Шел пятнадцатый месяц моего руководства хирургическим отделением военно-морского госпиталя. Я давно ощущал к себе предвзятое отношение со стороны начальника Волобуева. Кажется, через пару недель, как я только вступил в должность, мы оба с горечью осознали, что Дмитрий Андреевич Правдин не станет человеком военной системы. Не сможет влиться в сплоченное братство военных врачей.

На первых порах я пытался как-то подстроиться, приспособиться, засунуть свое гражданское эго куда поглубже и закрыть глаза на часть вопиющих, с моей точки зрения, фактов. И мне иногда казалось, что у меня что-то получается, что-то выходит. Но все было не так и все было не то. И подполковник Волобуев вновь становился мною недовольным и брезгливо морщился, когда слышал мою фамилию. Я не смог осуществить самого главного – смириться.

Смириться с тем, что начальник госпиталя на общих собраниях бесстрашно ругается отборнейшим матом в присутствии женщин, коих там чуть не девяносто процентов. Более того, он находит это весьма оригинальным и поучительным. С его точки зрения, мат быстрее доходит до мозгов оппонента. И это офицер! Подполковник! Врач, в конце концов.

Не смог смириться с тем, что унижение военным начальником своего подчиненного – обычное дело. Никогда не забуду, как на День медицинского работника тогдашний начальник отдела кадров, убеленный сединами немолодой мужчина, на десять лет старше Волобуева, прошедший в составе сводного подразделения морской пехоты обе чеченские кампании, имевший медаль «За отвагу» за штурм Грозного в 1995 году, забыл захватить какой-то там приказ, чтоб зачитать его в клубе, где собрался для поздравлений коллектив госпиталя.

– Что вы тут еще стоите?! – взревел взбешенный Волобуев. – Бегом в штаб и немедленно несите приказ сюда! Я сказал – бегом!

И тот побежал, обливаясь потом, хотя сам уволился из армии в чине подполковника с должности командира батальона морских пехотинцев Тихоокеанского флота.

Через десять минут поздравительный адрес зачитывался с высокой трибуны уже улыбающимся начальником госпиталя. А перезрелый запыхавшийся гонец стоял поодаль и, задыхаясь от быстрого бега, утирал мокрым носовым платком с лица то ли пот, то ли слезы. Мне на минуту показалось, что кончив читать, Волобуев подойдет к нему и по-барски потреплет того по мокрой щеке. Ложка дегтя испортила всем присутствующим настроение. Праздник был скомкан.

Я спросил потом его, почему он не дал Волобуеву в морду? Ведь он же офицер, морпех, воевал. Учил своих бойцов побеждать.

– У меня трое маленьких детей, больная жена, и одной моей пенсии явно на всех нас не хватит. А кто еще возьмет на работу старого израненного вояку, который только и умеет, что воевать?

Точно не скажу, чем там у них все закончилось. Только через пару месяцев морпех уволился. И куда ушел, не известно.