Записки хирурга военного госпиталя

– Ой, Дмитрий Андреевич, – прямо на глазах расцветает Мохов, – а я вас и не приметил.

– Да я тут мимо проходил и случайно увидел, как вы тут с пользой для себя общаетесь.

– Да что вы, я сам.

– Не отвлекайтесь. Заканчивайте писать выписку. Пошли, дружок, спасем тебя от страшной болезни.

– А там это, – снова мнется дружок, – еще двое ребят. Им только спросить. У одного нога болит, а у второго палец.

– Так все, к трем часам! – взрываюсь я. – Как вы вообще из отделения вышли? Кто вас выпустил? Все плановые консультации после трех.

– А может, у них не плановая? – защищает приятелей фурункулоноситель.

– А все экстренные консультации по договоренности с заведующими отделениями. Что-то ваш завтерапией мне по их поводу сегодня не звонил.

Яков Сергеевич налегает на выписку, я веду хитреца на операцию. Двое его подельников уныло бредут к выходу. Опять им после обеда сюда идти.

Сейчас хоть дали добро работать с документами на компьютере, и бумажная волокита значительно ускорилась. Странное дело, но Волобуев дольше всех сопротивлялся новым технологиям. Еще незадолго до моего прихода в отделение многие врачи писали от руки. Компьютеры были только у заведующих. Всякими правдами и неправдами доктора при помощи народных умельцев из числа наших пациентов собрали из уже списанных агрегатов работающие машины. И только тогда, когда начальник госпиталя осознал, что ему эти компы ничего не будут стоить, дал добро на их эксплуатацию. И то приказал завхозу проставить на них инвентарные номера и оформить как собственность госпиталя.

К середине февраля морозы выдохлись. Столбик термометра пополз вверх и замер у отметки минус четыре – три градуса. Пахнуло приближающейся весной. Днем на крышах домов заблестели первые сосульки, а вместе с ними выписались из госпиталя и последние больные с ветряной оспой. Карантин сняли. Теперь, если и поступали пациенты с ветрянкой, то уже лечились в профильном инфекционном отделении. Нам, наконец-то, разрешили принимать хирургических больных. Жизнь отделения стала входить в свое привычное русло.

Несколько слов о сачках

И вот мы из врачей-инфекционистов обратно превратились в хирургов. Та временная метаморфоза, что произошла с нами по вине скрытых в коридорах власти чиновников от министерства обороны, все же наложила свой отпечаток. По крайней мере, на меня точно. Я теперь не только неплохо начал разбираться в ветряной оспе, но и отлично усвоил, как можно одним росчерком пера поставить с ног на голову работу целого лечебного учреждения. Смею заверить, что на гражданке такой номер бы не прошел точно. Сразу бы нарвались на кучу жалоб и судебных исков. А здесь, пожалуйста, – хирург, травматолог, лор-врач, извольте лечить не свою патологию. Сертификата нет? Не беда! Есть приказ, а он вам и сертификат, и права, и обязанности в одном лице. А если не нравится – увольняйтесь.

Итак, последний поправившийся ветрянщик убыл из хирургии. Появились первые ласточки – больные хирургического профиля. Нужно было срочно восстанавливать разрушенную, так сказать, инфраструктуру. За те почти полтора месяца, что мы не оперировали, сильно нарушилась работа операционной. До карантина по ветряной оспе операционная работала как часы. Сестры – умницы, врачи отлично знают свое дело, санитары – солдаты срочной службы из числа выздоравливающих. Теперь тех санитаров уже нет – всех выписали в свои части. Надо набирать новых.

Раньше набор солдат для помощи в отделении и операционном блоке не вызывал ни у кого нареканий. Даже существовала штатная обслуга госпиталя, где проходили срочную службу особо блатные военнослужащие. Ведь как ни крути, а госпиталь всегда считался тепленьким местом. Сейчас все изменилось. Штатную команду сократили. А из числа гражданских лиц за такой мизер, что предлагало министерство обороны, идти на низкоквалифицировнную работу желающих не находилось. В Питере гражданскому человеку всегда можно найти более приемлемую работу даже без образования. Естественно, стали привлекать больных срочников.

И к военнослужащим срочной службы отношение-то изменилось. Если раньше наорать на солдата-матроса у офицера считалось хорошим тоном, а кое-где доходило и до рукоприкладства, то теперь все в корне изменилось. Я лично глубоко убежден, что на солдат орать нельзя, а уж тем более бить. Это совсем из ряда вон выходящее. Я не стану здесь обсуждать эту злободневную тему: ее и без меня есть кому хорошо осветить. Но и перегибать палку тоже не нужно. Все же парни находятся на действительной воинской службе. Для чего их портить излишней материнской опекой и всякого рода правозащитными комитетами? Не заступник Отечества получится, а кисейная барышня. Если чуть что – в слезики и мамочке в юбку жалиться. Есть Устав, он и определяет все взаимоотношения между военнослужащими и саму военную службу. Только без фанатизма.

На третьем или четвертом дежурстве в качестве дежурного врача госпиталя вечером в кармане моего халата задребезжал мобильный телефон. Я как раз начал обход неврологии. Разъяренный Волобуев буквально рычит в трубку: