Записки хирурга военного госпиталя

Только с мылом разобрались, дня через два бежит посыльный из штаба – всех заведующих и старших сестер к начмеду на совещание, к 14:00.

– Не знаешь, чего собирают? – останавливаю солдата. Он лежит в нашем отделении якобы с грыжей, которую давно уже убрали, а теперь отирается в штабных писарях.

– Так краем уха слышал, что обнаружили непронумерованные графины.

– Ой, – вскрикивает Елена Андреевна – старшая, – точно! Вчера же эта мегера Генриетта Самуиловна по палатам лазила. А я там четыре графина заменила, а инвентарный номер забыла проставить.

И вот мы снова на ППР и выслушиваем лекцию о необходимости помечать вверенное нам имущество. Возмущаться бесполезно – себе дороже станет. Я на первых порах еще лез в бутылку, доказывал, что у меня лечебная работа на первом месте, что я хирург, что я врач, что мне по барабану все эти графины и прочая. Так меня живо поставили на место.

Раз вот так встал и открытым текстом прямо на совещании во всеуслышание и брякнул, что пока мы здесь ерундой занимаемся, солдату в терапевтическом отделении, видите ли, не хватило одного банана на полдник, и он позвонил маме, а у меня больные на операционном столе замерзают. Меня все ждут. Волобуев кривенько так ухмыльнулся и отпустил меня с ППР. А сами продолжили решать, как впредь не допустить такого вопиющего безобразия по поводу снабжения бананами военнослужащих срочной службы. Я, воодушевленный первой своей победой над армейским формализмом, полетел в операционную.

Утром, сразу же после врачебной конференции в отделение пришла строгая, принципиальная комиссия во главе с начмедом Горошиной в составе главной сестры госпиталя Выжигиной и двух стервозного вида дамочек из бухгалтерии и сразу же проследовали в комнату сестры-хозяйки. Где со знанием дела принялись пересчитывать солдатские тапочки.

Это я уже значительно позже от верных людей узнал, что таким приемом укрощают строптивых заведующих. Этих самых тапочек никогда нигде не хватает. Сделаны они из дерматина, сшиты в обществе слепых гнилыми нитками, куплены по бросовой цене, но по документам проведены как по тысяче рублей за пару. Кто-то на них, похоже, неплохо наварился. А служат они максимум полгода. Солдаты их рвут и выбрасывают. Кто следит? Порвал – выдали новые. По итогу не хватило около сорока пар. Составили соответствующий акт и предложили на выбор: либо приобрести за свой счет в магазине, либо вернуть в казну сорок тысяч рублей. А я еще даже зарплату к тому времени получить не успел.

Хорошо, у ветерана Мохова отличные связи среди гарнизонных командиров. Кому-то там позвонил, и на следующий день привезли сорок пар списанных тапочек. Горошина поморщился, уж очень непотребный вид был у изделий: стоптанные задники, оторванные ремешки. Но по факту вполне тянули на название. Просили тапочки – нате! В акте же не указано, какими они именно должны быть: новые, пахнущие свежей краской или совсем захезанные. Репрессивные меры против меня аннулировали.

А Яков Сергеевич от себя добавил, что спорить и указывать начальству в армии очень дорого обходится. Кроме тапочек, у нас много еще чего в отделении не хватает: например, аппарата для облучения крови. Его еще пару лет назад раскурочили, а на балансе отделения он все еще числится. А цена ему, по документам, порядка трехсот тысяч рублей. А, как известно, заведующий за все несет ответственность.

– А что же теперь делать? – пригорюнился я тогда.

– Во-первых, не лезть на рожон: всегда есть на чем подцепить борца за идею. А во-вторых, займитесь списанием старой аппаратуры и имущества. Ведь эти несчастные тапочки давно можно было списать.

– Это как? – я с удивлением посмотрел на мудрого Мохова.

– Все очень просто, – Яков Сергеевич чуть улыбнулся, – если у вас тапочек или еще там чего не хватает, или они пришли в негодность, то пишите рапорт на имя Волобуева. Тот создает специальную комиссию, которая и списывает все, как непригодное для использования. Это же касается и оборудования. Если поглубже копнуть, то у нас на миллионы разного барахла «висит» на отделении. А, по большому счету, конкретно на вас, старшей сестре и сестре-хозяйке. Я предыдущей заведующей предлагал, но она меня и слушать не захотела. Говорит: я ничего не принимала и ничего не подписывала.

– А ведь и я ничего не подписывал, так как не принимал.

– А это не имеет значения: кровь попить на этой теме попьют. Будьте спокойны!

– Спасибо за совет.

Разумеется, я не стал ждать очередной подлой проверки, а живо занялся списанием утраченного и испорченного имущества. Интересно, что на мне, оказалось, числился прибор для измерения глазного давления выпуска 1956 года. От которого остался лишь один пожелтевший паспорт и покрытая тусклым лаком деревянная коробочка. Похоже, его стырили еще задолго до моего рождения, чтоб заставить расхлебывать именно сейчас.

В таких условиях весьма проблематично полностью держать руку на пульсе отделения. Да во мне еще не выветрилась гражданская уверенность, что все же в лечебных учреждениях лечебная работа должна стоять во главе угла, а не инвентаризация имущества.