Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1

И вот он налетал на нас, как освежающий дождь, весело вспрыскивая нас своими бодрыми замечаниями и незаменимыми советами; и мы, после его отъезда, опять быстро опушались живой, веселой листвой молодых побегов (худож[ественных] мыслей).

По вечерам в доме, в уютных просторных покоях Елиз[аветы] Григорьевны происходило чтение (Елиз[авета] Григ[орьевна] очень хорошо читала и любила это дело).

Я, обыкновенно, во время чтения рисовал кого-нибудь в альбом, и 15 летний В. Серов также пополнял альбом Елиз[аветы] Григ[орьевны]. И очень часто, уже и тогда его портреты были лучше моих.

Савва Иванович был хороший, настоящий певец (не любитель только) и очень хорошо знал музыку, это доказывается тем, что С. И., как только позволили средства, сейчас же основал оперу и управлял ею.

Мамонтовский кружок. Слева направо: С. И. Мамонтов, И. С. Остоухов, М. М. Антокольский, П. А. Спиро, М. Д. Малинин, В. А. Серов. Фото 1880-х гг.

У него пели лучшие итальянские певцы; у него же начинал свою карьеру Ф. И. Шаляпин. Отлично помню и я нашего гениального певца, когда ему было около 20 лет.

В это же время С. И. дружил и со скульптором — князем Трубецким, который запросто был вхож к Савве Ивановичу. И сейчас же, как услышал пение этого феноменального юноши, сейчас же стал лепить его бюст. Теперь этот бюст стоит у меня, отлитый из бронзы и страшно похож и по сие время.

А у меня же есть бюст — последняя работа Саввы Ивановича — бюст профессора Поленова. Это очень удачный бюст леп[ки] С. И.: Василий Дмитриевич, как живой, проходить мимо страшно в сумерках, я радуюсь на него.

Илья Репин»[880]

Мое знакомство с Мамонтовым состоялось в 1898 году. Наш «Кружок любителей русской музыки» выполнял 12-й концерт на этот раз в помещении здания Арсенала в Кремле. К каждому концерту я рисовал большую афишу-плакат.

В перерыве концерта ко мне подошел С. Н. Кругликов (тогдашний директор филармонии и консультант Частной русской оперы Мамонтова) и сказал: «Сейчас Мамонтов отозвался о Вашей афише: „Сделана хорошо, мне такие люди нужны“, — и просил Вас ему представить». Так состоялось наше знакомство и четкое приглашение Мамонтова: «Прошу Вас быть завтра у меня в 12 с половиной часов». Затем снова начался концерт.

Мамонтов уже уехал, и мы по обыкновению поехали ужинать к Керзину. За ужином Кругликов мне сказал: «Поздравляю Вас», — и напомнил приглашение Мамонтова. Я недоумевал и недооценивал тогда этого приглашения, но Кругликов пояснил: «Без разбору Мамонтов к себе никого не приглашает, и зря он [бы] Вас не пригласил».

На другой день (30 марта 1898 г.) в назначенный час я вошел в дом на Садовой против Спасских казарм, в дом, ставший для меня столь дорогим. Здесь я получил свое подлинное художественное крещение и провел много-много драгоценных дней не только с Мамонтовым, но и с тем миром, который его окружал, с миром, главным образом, художников.

Здесь я познакомился, прежде всего, с М. А. Врубелем, который в то же время жил у Мамонтова во флигеле, выстроенном с фасадом по рисунку Врубеля[881], с К. А. Коровиным, который тоже часто проживал в этом доме, с В. А. Серовым, со скульптором П. Трубецким. Появился обаятельный С. П. Дягилев, задумавший тогда новый журнал «Мир искусства»[882] и втянувший в эту затею Мамонтова и княгиню М. К. Тенишеву; крепкая дружба завязалась у меня здесь с М. Д. Малининым, который был руководителем Частной русской оперы, старым другом С. И. Мамонтова и сам был старательным певцом, хотя и довольно заурядным; наша дружба с Малининым завязалась довольно оригинальным образом. После первого представления «Садко»[883] Малинин спросил мое мнение, как понравилась мне сцена у Новгородского торга. Я ответил, что хорошо. «А калики перехожие?» — [спросил он]. «Тоже, но, по-моему, голос Буренина портил дело», — заметил я. Дело было за столом, Малинин обнял меня, чокнулся со мной и говорит: «Да ведь это же я пою под фамилией Буренина». С тех пор мы стали друзьями.

Усадебный дом в Абрамцеве. Фото конца XIX в.

Дом на Садовой-Спасской знали все. Развязные языки называли Мамонтова богатым меценатом, «живущим в роскошном палаццо», но это было большой ошибкой; внешнего эффекта Мамонтов никогда не любил, и вся обстановка дома отличалась сдержанностью. Его дом был оригинален интерьером, и чувствовалось сразу, что здесь живет незаурядная личность.

Между прочим, маленькая мелочь, обрисовывающая большого художника — хозяина дома: в коронацию 1896 года[884], когда Москва иллюминировалась довольно пышно и банально с неизбежными царскими вензелями, коронами и прочей мишурой, когда каждый старался перещеголять другого, — перед домом Мамонтова, среди ветвей стоявшей группы деревьев были разбросаны разноцветные электрические лампочки и только, это было необычно и оригинально, вы видели на темном фоне неба цветущий куст.