Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1

Небольшой дом в 2 этажа занимал Мамонтов. В дворовом флигеле, который [был] выстроен по проекту художника Врубеля, жил сын С. И. (Всеволод С[аввич]).

Первое посещение дома меня изумило художественно скромной обстановкой, далекой от какой-либо показной роскоши, но насыщенной произведениями живописи и скульптуры. На воротном столбе была вделана скульптура Врубеля — голова льва, выполненная из майолики.

В первом этаже была простая небольшая комната — приемная, служебные помещения и столовая. Во втором, сейчас же у лестницы, небольшой кабинет, просто обставленный: небольшой письменный стол без лишних каких-либо безделушек, два кресла, небольшой шкаф низкий, итальянской работы; барьер отделял узкую площадку, на которой стояла бронзовая фигура Мефистофеля работы Антокольского[885], и на полочке у стены стояло несколько цветных сокровищ — красочные фантазии, эскизы Врубеля [от] его неаполитанских недавних впечатлений. Все просто, деловито и красиво. К кабинету примыкал большой зал с простыми гладкими стенами, окрашенными в темно-красный тон, а в глубине зала, на фоне темно-красной бархатной драпировки стояла большая гипсовая фигура Венеры Милосской. Посредине — большой стол, покрытый серым сукном, над столом — рисунки, бронзовая люстра, сбоку — три станка с начатой скульптурой из глины; по другую сторону кабинета была небольшая гостиная, с картинами, главным образом, русских художников. Там висел и большой неоконченный портрет С. И. работы Врубеля[886], метко подметившего обычный жест С. И. Внизу — громадная столовая, на стенах которой красовались большие картины работы В. Васнецова «Битва скифов», «Ковер-самолет», «Иван-царевич на сером волке»[887]; сбоку — большое, с цветными стеклами окно, в конце столовой — громадный камин.

Бронзовый флорентийский колокол висел перед входом в столовую. <Из столовой винтовая лестница вела в третий этаж, антресоль, где жили дети и где была спальня С. И., просторная комната, просто отделанная, весь пол ее был застлан шкурами белых медведей — оригинально и тепло>[888].

Вот в столовой за длинным столом, сервированным скромно со старинной разнообразной хрустальной посудой, происходили знаменитые завтраки Мамонтова, <отличавшиеся сравнительной скромностью>[889], но с интересными беседами, собиравшие большой круг художников.

На террасе дома в Абрамцеве — Н. Я. Давыдова, Е. Г. Мамонтова, Вера Мамонтова, Шура Мамонтова, М. Арцыбушев, С. С. Мамонтов, М. Ф. Якунчикова. Фото 1892 г.

После завтрака Мамонтов пригласил меня в кабинет и поручил мне восстановить после пожара арендованный им театр Солодовникова на Б[ольшой] Дмитровке (теперь — филиал ГАМТа)[890], сказав мне довольно кратко и ясно, что театр нужен самое позднее к ноябрю — декабрю; предложил принять все меры к скорейшему производству работ, не останавливаясь перед ночными работами, привлечь художественные силы к убранству театра и делать все возможное, не считаясь с затратами. Ежедневно я должен был приезжать к нему к завтраку или обеду и докладывать о ходе работ.

Меня поразило умение Мамонтова вести за обеденным столом одновременно беседы с различными лицами на совершенно различные темы: то он задает вопрос Коровину: «Сделал ли ты, Костя, эскиз к первой картине „Садко“?» — или спрашивает директора филармонии С. Н. Кругликова, почему плохо разучена партия Снегурочки[891] с артисткой такой-то; обраща[ется] к инженеру С. П. Чоколову с вопросом о результатах перестройки Мытищинского завода и об отправке каких-то вагонов на сибирские заводы. В это же время подошедшему лакею тихо отдавал приказ ответить по телефону кому-то только им понятными фразами: «Переведено 17 — на Саратов, 24 — на Петербург», — и в то же время разговаривал на хорошем французском языке с приехавшей артисткой Марией Ван-Зандт. Тут же он интересовался, готова ли штукатурка второго яруса лож в театре и т. д. Такие завтраки были явлением обычным и вносили какую-то огневую энергию во всех присутствующих. При этом весь разговор со стороны Мамонтова отличался спокойствием, ясностью, [он говорил], не навязывая личного мнения, но глубоко интересуясь затронутым вопросом. <Он пышно цвел среди этого цветника художников и людей своего железнодорожного дела>[892].

Натура необычайно деятельная, настойчиво стремящаяся к правде в искусстве, в практической своей деятельности С. И. шел смело вперед, понимая, что в оживлении страны железнодорожное хозяйство играет решающее значение, С. И. стремился оживить тогда еще пустынный и отрезанный наш Север, твердо веря в великое его будущее. Из этой веры рождалась необычайная воля, так заражавшая других, создавая тем самым школу практической деятельности, [при этом Савва Иванович остался] на всю жизнь добрым сердечным человеком. В незабываемые годы моего пребывания у С. И. я многому научился и прежде всего научился, как нужно работать!