Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1

Был раут у президента Лубе. Прием был только для архитекторов и художников, работавших на выставке. Около часу тянулся кортеж извозчичьих карет, подвозя нас в Елисейский дворец. Небольшое здание, где в одной из гостиных стоял президент Лубе со своей женой, оба низенькие, коренастые, что-то слишком буржуазно-провинциальное было, особенно в мадам Лубе, особе очень полной. Мажордом нагибался и тихо спрашивал фамилию и секцию, т. е. отдел выставки. Затем громким, отчетливым, зычным голосом произносилась фамилия. Нужно было подойти к президенту, пожать его маленькую пухлую руку, выслушать сказанные им усталым тихим голосом слова удовольствия и поздравления с блестящим праздником архитектуры, затем поклониться и медленно следовать в дальнейшие апартаменты. Я с удовольствием разглядывал необычайно уютную, выдержанного стиля обстановку, и особенно очаровательные старые гобелены, придававшие какой-то изумительный оттенок темной акварели полуосвещенным почему-то гостиным. Но вот и огромный продолговатый белый зал уже полон народу. <В узком конце стоял стол, где предлагалось шампанское и фрукты.

Наши жались ближе к столу и налегали на шампанское. Это не то, что бывало, когда возвращались домой с выставки, заходили в лавчонку и покупали «Аи» за два с половиной франка>[1079].

Раут оканчивался танцами, я отправился осмотреть комнаты дворца и, наконец, попал в какое-то антресольное помещение с рядом очаровательных маленьких салонов, где никого почему-то не было, и так приятно было сидеть одному и слушать отдаленные звуки. Меня удивило небольшое количество прислуги, изредка медленно проскальзывающей, не обращающей никакого внимания на меня, одиноко сидящего, и только один лакей предложил мне: «Может быть, мсье желает вина или сигар?» <Я не отказался>[1080].

Уходя, внизу, в отдельной комнате нужно было расписаться с полным титулом. <Русские пожелали устроить свой банкет. Раут в нанятом помещении вблизи Трокадеро устроен был с русской водкой, икрой, осетриной, поросенком и пирожками на закуску и обильным русским ужином. Гостеприимный Тенишев и Рафалович были хозяевами — и все же напились многие безобразно. Предусмотрительно было устроено: на балконах везде стояла холодная сельтерская вода и лимоны…>[1081]

Выставка была мною изучена довольно подробно.

Выставочная сутолока с ее эфемерностью быстро проходящей архитектуры всегда действует подавляюще и не дает длительного зрительного ощущения. Те же постройки, какие сооружаются как постоянные, как, например, Парижские дворцы искусств или мост Александра III, имеют иную, подлинную «длительную» архитектуру, и по своей самоценности выпадают из общего ансамбля.

Но, в общем, эта выставка, как и всякая иностранная — балаганное тщеславие, надутые показные успехи и все это, в конце концов, было скучно. Следует сказать, что наш кустарный отдел был наиболее оригинален, что и было отмечено жюри Академии, <присудившей мне орден Академических пальм (Officier de academic) и медаль>[1082].

Новое французское искусство с его безскелетностью, ирреальностью, отсутствием четких форм, с его подменой архитектуры чисто графическими каллиграфиями орнаментального порядка — это искусство меня не захватывало, несмотря на высокое мастерство. Прельщало обилие декоративного искусства с точки зрения мастерства; нравился ювелир Лалик, отделывавший простые речные гальки скульптурным золотым ободком с платиной; не мог не нравиться Пюви де Шаванн, только что закончивший свои фрески в Сорбонне; нравился парижский литограф H. Rivier[1083]. Тогда появилась и мода на японцев. Под аркадами театра «Одеон»[1084] можно было десятки листов купить интересных акварелей и печатных оттисков цветных ксилографий[1085] первоклассных японцев. Их изумительная композиция и своеобразная гамма красок при высоком рисунке заставляли задуматься. Это было подлинное искусство.

После открытия выставки, проживши еще месяца полтора, мы должны были ликвидировать нашу квартиру — кончался срок. Появилась хозяйка и начала проверять каждую мелочь. Составлен был список недостающей посуды <(особенно много колотил ее Коровин)>[1086], [она] отмечала каждую царапину на тарелке. Много пришлось заплатить, так как мы сделали оплошность. При найме таких меблированных квартир в Париже обычно приглашается спец[иалист] и составляется подробная опись с отметкой состояния каждой вещи, чтобы потом не быть обсчитанным. Мы этого не знали. Этот платеж был сделан комиссариатом. <На другой день я зашел к нашему заведующему финансовой частью В. В. Якунчикову, и вижу эту грузную фигуру, ползающую по ковру:

— В чем дело?

— Да вот, обронил куда-то спичку, еще прожжешь ковер, платить придется.

Французы мелочны, скаредны и хитры. На бульварах всюду торгуют, например, дамскими юбками и шляпами, проставлены цены не 10 франков, а 9 франков крупно и очень мелко 95 сантимов — все-таки не 10 франков. Прием жульнический, и нигде, кроме Парижа, мною не виденный.

Но как ни прижимисты французы, Якунчиков ухитрился добиться скидки за поставку стекол.