Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века

Между тем отношение русского общества к детскому рукоделию не оставалось неизменным. С 1860-х годов оно оказалось в центре обсуждения «женского вопроса». В критических статьях высказывались протесты против публикаций рукоделий для девочек, «извращающих спинной хребет и развивающих у девочек чахотку и другие болезни, кроме нравственных недугов, связанных с механическою работою, не требующею напряжения физических сил»[211]. Вызывала сомнение и экономическая польза от рукодельных работ. В условиях промышленного производства одежды чулки, связанные домашним образом, с учетом временных и материальных затрат, оказывались не дешевле купленных. В статьях М. Вернадской ставился вопрос о необходимости разделения женского труда, при котором вовсе не каждая девушка должна быть и может быть рукодельницей и мастерицей на все руки[212].

Производители игрушек по-своему отреагировали на изменение общественно-экономической ситуации, отказавшись от выпуска неодетых кукол и передав пошив кукольной одежды в руки профессиональных мастериц. Для их обучения открывались специальные швейные курсы, что становилось хорошим подспорьем для получения заработка. Под эгидой «Общества распространения практических знаний между образованными женщинами» были открыты школы кройки и шитья, а также школы рукоделий, обучавшие вязанию и вышиванию.

Экономические реалии, приводившие к замене рукодельного труда промышленным, не уменьшили популярности швейного мифа в нравственной литературе. Переиздания «записок кукол» и историй для девиц изображали уроки шитья как лучший способ воспитания девочек. Мамаша запретила своим дочерям идти в сад, пока они не свяжут по десяти дорожек в чулке (рассказ С. Макаровой «Чулок»). Ленивая дочь возмущена бессмысленностью скучного занятия: «Ах, как мне надоел этот чулок! И к чему вязать чулки, когда так дешево готовят их теперь на машине»[213]. Возражение проникло в детский текст в связи с очевидными для 1880-х годов преимуществами промышленного производства чулок. Но в разговоре торжествует не сестра-прогрессистка, а сестра-традиционалистка: «Мама говорила тете, что вязанье чулка приучает к терпению». Новый взрыв негодования («Какое уж терпенье! От этого вязанья сделаешься еще нетерпеливее») только замедлил работу девочки и отодвинул время свободной игры в саду. Писательницы изощрялись, придумывая убедительные примеры для эмансипированных девочек, поскольку страшные истории про не взятых замуж белоручек уходили в прошлое. Одну из героинь, которая наотрез отказалась вывязывать чулочную пятку, вдохновил вид паутины, сплетенной пауком. «Я не могла оторвать глаз от его работы, и чем дольше на него смотрела, тем неприятнее мне было видеть и знать, что такое крошечное ничтожное существо, как паук, которого я сама могу придавить в одну минуту, мастерит узоры, а я не умею вязать простого чулка»[214].

Постепенно в русском обществе менялось отношение не только к урокам рукоделия, но и к самой детской игре. Приходилось признать, что навязанное девочкам шитье кукольного гардероба является формой вмешательства взрослых в игры детей. Упрекая девочку за небрежно одетую и плохо обшитую куклу, родители взывали к общественному мнению: «Несносная девчонка! Сейчас одень Свежану: я хочу, чтобы она была вечером в зале, и пусть твои подруги, когда соберутся, по ней судят о твоем нерадении»[215]. Публичное осуждение дочери, оказавшейся плохой портнихой, рекомендовалось как действенное воспитательное средство («Иногда я принуждена буду делать тебе выговор при большом собрании для того, чтоб урок мой был тебе чувствительным»[216]). Описывался в книгах и такой способ воспитания: родители устраивают публичное театрализованное представление для пристыжения нерадивых дочерей[217]. Стоит ли удивляться, что ребенок вообще отказывался играть с фарфоровой куклой (в одной из историй девочка в сердцах бьет куклу за то, что взрослые заставляют в нее играть). Когда русский посол граф Шувалов подарил дочери графа Витте дорогую куклу, ей пришлось сделать вид, будто она рада подарку. При этом сама девочка хорошо понимала, что подаренная кукла – это обуза («если ею не заниматься, мисс и все скажут, что девочка неряха»)[218]. Зато игра в бумажных куколок давала полную свободу, которой с удовольствием пользовалась дочь всесильного министра. Больше всего девочке нравилось самой изготовлять бумажных кукол и играть с ними.