Видя такое нерасположение моей госпожи, я тоже не взлюбила эту девочку, — и вдруг, о, ужас!
Даже теперь не могу вспомнить без содрогания тот ужасный день, когда, придя однажды в городской сквер, Соня посадила меня на скамейку, а сама отошла в сторону играть с детьми, и когда во время ее отсутствия к скамейке подбежала немочка в сопровождении другой, совершенно незнакомой мне барышни.
Луиза, — так звали маленькую немку, — казалась очень встревоженною, в глазах ее виднелись слезы.
— Не горюй, право же плакать и убиваться нечего, — уговаривала ее незнакомая барышня, очевидно продолжая начатый разговор.
— Тебе хорошо говорить «не горюй», когда ты по-прежнему остаешься жить в семье, как жила раньше, а мне каково! Отдадут в пансион12
, оставят одну, среди совершенно чужих людей, заставят учиться, рано вставать, постоянно быть на вытяжке, очень весело, нечего сказать!— Да ведь не ты одна будешь в этом пансионе, там десятки таких же маленьких девочек.
— Какое мне дело до других! Нет, нет это ужасно, я просто не знаю, что сделать для своего утешения. Вот если бы, например, у меня была такая кукла, — добавила она, указывая на меня, и затем, нагнувшись к уху подруги, начала что-то нашептывать.
— Может быть, мама купит тебе такую куклу, — отозвалась подруга громко.
— Дожидайся! Во-первых, у мамы нет лишних денег, а во-вторых, она не захочет сделать этого, потому что я ленива, учиться не люблю… и, кроме того, меня все называют неряхой, грубой…
— Но, Луиза, ведь твоя мама права: ты действительно учишься плохо и относительно домашних держишь себя далеко не так, как следует.
Луиза взглянула на свою собеседницу сердитыми глазами.
— Это тебя не касается, — крикнула она с досады, — я не хочу слушать ни чьих советов, ни чьих нравоучений; в пансион, конечно, поеду, потому что не ехать нельзя, но поеду не иначе, как с этой куклой.
— То есть как с этой куклой, я не понимаю, ведь она же не твоя?
Луиза дрожащими руками схватила меня со скамейки и в один миг спрятала под тальмочку13
.— Что ты делаешь? — старалась остановить ее подруга.
— С этой минуты кукла принадлежит мне, — отозвалась Луиза.
— Но ведь брать чужое грешно, опомнись, тебе самой после будет стыдно; сейчас же, сию минуту, положи куклу на место, или я прямо пойду к той девочке, которой она принадлежит, и расскажу все.
— Ты этого не сделаешь.
— Сделаю, честное слово, сделаю.
— Тогда я скажу, что ты сама хотела унести куклу, но я не допустила и взяла ее спрятать для того чтобы вернуть потом.
— Луиза, перестань, опомнись!
Но Луиза больше не могла слышать слов подруги: крепко прижав меня к себе и стараясь закрыть полою, она пустилась бежать вперед без оглядки.
Глава восьмая
В пансионе
Дом, в котором жила маленькая Луиза со своими родителями, должно быть, находился очень близко от сквера, потому что я не успела опомниться, как уже очутилась в комнате и лежала в длинной картонке, сунутой в ящик высокого комода.
Что касается Луизы, то она сейчас же куда-то скрылась и вплоть до самого вечера не возвращалась.
Я оставалась одна в темноте, одна со своими печальными думами, и в полной неизвестности относительно будущего.
Но вот, наконец, послышались сначала чьи-то шаги, затем голоса, и затем дверь отворилась, и я увидела сквозь замочную скважину высокую пожилую даму, должно быть, мать Луизы, а за нею и саму Луизу, лицо которой было заплакано.
— Неужели завтра утром надо ехать? — сказала она упавшим голосом.
— Обязательно, мы и без того просрочили несколько дней, дальше медлить невозможно; сегодня я распорядилась укладкой твоих вещей, не знаю только, куда ты положишь конфеты и фрукты, которые принесла бабушка… Ах, да, у нас была такая длинная картонка, она, кажется, стояла здесь, на комоде.
При слове «длинная картонка» Луиза побледнела.
— Я найду ее и сама уложу конфеты, — отозвалась она, опустив глазки.
— Сумеешь ли?
— Конечно, это будет для меня большое удовольствие.
— Если это будет для тебя удовольствием, да еще большим — шутя, отозвалась мать, — то я не хочу тебе в нем отказывать.
И, передав девочке несколько свертков с лакомствами, высокая дама вышла из комнаты, после чего Луиза сейчас же поспешно открыла комод, вынула из него длинную картонку, в которой я находилась, и начала сверху донизу обсыпать меня конфетами.
— Я высыпала все, что было возможно, а конфет осталось еще почти половина, они никогда не войдут сюда! — вскричала она с отчаянием. — Господи! Что делать, на что решиться? Надо очистить картонку во что бы то ни стало… А кукла? Как быть с нею, если мама ее увидит, то наверное спросит откуда она? Боже мой, Боже мой, какое ужасное, безысходное положение!..
И Луиза залилась горькими слезами.
Глядя на ее хорошенькое, сильно взволнованное личико, мне даже стало жаль ее, жаль настолько, что я готова была простить ей все и оказать содействие, но — увы! — какое содействие может оказать кукла, которую и саму-то легко каждому обидеть!
— Вот яблоки хорошие! Вот яблоки хорошие! — раздался в эту минуту на дворе детский голос.
Луиза опрометью побежала к открытому окну.