Записки куклы

Варя умела кроить и шить по журналу, Маня помогала ей, Луиза была этим очень довольна, и, как я уже сказала выше, все свободные от занятий часы посвящались мне, благодаря чему через неделю у меня оказался роскошный туалет, которому позавидовала бы самая известная щеголиха.

Все меня баловали, все любили, все знали, что я называюсь Милочкой и что, кроме того, еще величаюсь «Ее Сиятельством».

Глава девятая Раскаяние

Месяц спустя после водворения нашего в пансионе Луиза простудилась во время прогулки и заболела так серьезно, что ее пришлось отправить в лазарет.

Бедняжка находилась почти в бессознательном состоянии; я видела, как ее положили на носилки, закрыли одеялом и понесли.

Грустно забилось мое кукольное сердечко, я уже успела привыкнуть к ней, почти полюбить ее, и очень боялась, что она умрет и что больше нам не удастся видеться… но по счастью этого не случилось, — Луиза стала поправляться. Как только она почувствовала себя крепче, первым делом потребовала, чтобы меня принесли к ней.

— Здравствуй, графинюшка, — ласково обратилась она ко мне, — я без тебя соскучилась, да и ты без меня, наверное, тоже, но зато теперь мы больше не расстанемся. Агата — так зовут нашу лазаретную даму — сказала, что ты можешь день и ночь оставаться со мною. Агата очень милая и добрая женщина, ты, наверное, полюбишь ее, а какие чудные сказки она рассказывает, просто заслушаться можно! Да вот, кажется, она и идет сюда.

Агата действительно в эту минуту вошла в комнату. Я взглянула на нее с любопытством и сейчас же мысленно согласилась, что Луиза права, считая ее за милую, добрую женщину. Столько любви, столько ласки, столько святости какой-то выражалось на ее старческом, покрытом морщинами лице, что я сразу поняла и согласилась, что не любить эту женщину невозможно.

Тихою поступью подошла она к кровати Луизы, в одной руке держала склянку16 с лекарством, в другой — стакан и ложку.

— Вы опять несете противную микстуру; я не могу ее пить, она горькая, — заговорила Луиза, едва сдерживая слезы, и, видимо, решив не принимать противное лекарство, быстро уткнула лицо в подушку.

Агата принялась ее уговаривать, но Луиза не поворачивала головы, продолжая лежать неподвижно. Прошло несколько минут.

— Так вы отказываетесь от лекарства? — заговорила, наконец, лазаретная дама, стараясь придать своему голосу более строгое выражение.

Ответа не последовало.

— Хорошо, с этой минуты вы не услышите ни одной сказки, ни одной историйки, а я только что собиралась рассказать вам случай из собственной жизни, то есть из времени моего детства, — случай интересный, он, главным образом, касается бывшей моей любимой куклы, которая чрезвычайно походила на вашу графинюшку.

— Вы хотели мне его рассказать? — отозвалась Луиза, приподняв голову.

— Но только в таком случае, если бы вы приняли лекарство.

Луиза постаралась улыбнуться и проговорила шепотом:

— Я согласна.

Затем открыла рот, подставила его Агате, а Агата не замедлила воспользоваться благоприятной минутой, чтоб влить туда лекарство.

— Ай, как гадко, как противно! — вскричала моя немочка, зажмурив глаза и сделав страшную гримасу, но Агата поспешила вынуть из кармана барбарисовый леденчик, подала его Луизе и, присев на стоявшей около кровати табуретке, приступила к обещанному рассказу:

— Когда я была маленькой девочкой, такою же, как вы, даже, пожалуй, еще моложе, — начала она своим всегдашним ласковым голосом, — моя крестная мать подарила мне прекрасную куклу с белокурыми вьющимися волосами, которые можно было заплетать в косы и завивать в локоны. Куклу эту я очень любила, не спускала с рук по целым дням, на ночь укладывала спать около себя на стуле, всюду, куда только было можно. Я брала ее с собою, сама шила для нее платье, белье, шляпки, одним словом, забавлялась точно так же, как вы с вашей графинюшкой.

Зиму родители мои жили в городе, а летом уезжали на дачу. Я очень любила летнюю жизнь, потому что большую половину дня проводила в саду или в парке, где мне было удобно катать мою куклу в нарочно купленной для этого плетеной колясочке. Мы совершали далекие прогулки, несмотря на то, что мама моя всегда бывала против этого.

«Маленькой девочке не следует отходить от дому», — повторяла она каждый раз, как видела наши сборы, но я не хотела с нею согласиться и с каждым разом все дальше и все дальше углублялась в парк, где было столько разных красных полевых цветов, столько прекрасных птичек, бабочек…

Забравшись однажды уже слишком далеко, я почувствовала, что мне делается страшно, и хотела воротиться, как вдруг из-за угла показался какой-то человек с длинными черными волосами, он нес на плечах шарманку17 и кожаный ящик.

«Здравствуй, девочка, — сказал он, взглянув на меня исподлобья. — Куда пробираешься?»

Я задрожала от страха и не могла ничего ответить.

«Какая у тебя прекрасная кукла, — продолжал, между тем, незнакомец, — она как раз подходит под пару моему китайцу…»