— Всегда рад услужить, Сергей, — подхватил Захар.
— Рад был познакомиться, — сказал я и протянул хозяину чуть трясущуюся от нелепой робости руку, — Спасибо ещё раз, что… Что с радио так придумали.
— Работа была такая, — ответил на это Захар, пожав плечами.
— Вы там, на радиостанции, с первого дня были? — зачем-то вдруг спросил я перед самым уходом.
— Ага. Нехилая переработка вышла, да?
Захар улыбнулся и хлопнул меня по плечу. Я внутренне обрадовался этому так, словно бы получил от него автограф.
Когда мы шли домой, меня распирало от чувств, и я поделился ими с Сергеем.
— Здесь просто… Не знаю. Как клёво, что я до этого дожил! — сказал я.
— А то, — ответил он, — Всё как в сказке считай. Чудная тема, да? Когда вокруг — сплошной фильм ужасов, и обычная тупая и бестолковая жизнь кажется сказочной. Работа, дом, бухич по праздникам, свет, тепло, жратва и тёплая постель. И как будто бы больше ничего не надо, да?
Я не понимал, серьёзно ли говорит Сергей или это его изощрённый сарказм, который я не могу понять, потому что ещё слишком молод для сарказма тридцатилетних мужиков. И я ничего не ответил ему, решив сменить тему.
— Слушай, а как получилось, что Захар этот живёт один в целом доме?
— И дом-то ещё какой просторный, да? — усмехнулся Сергей, — Не знаю я, как так получилось. Догадок даже никаких нет. На что-то, видимо, с шефом сторговался — с Гросовским в смысле. А на что — этого уж не знаю.
Когда мы вернулись домой, я выпил всё, что купил для меня Сергей. Он опустошил свою бутылку вместе с Кристиной, которая даже подарила ему что-то на его праздник. Я вышел на улицу и выпил свою порцию в одиночестве, сидя на крылечке небольшой пристройки к дому, которая когда-то давным-давно была то ли летней верандой, то ли курятником. Когда бутылка опустела, я порядком разомлел и на момент даже испугался своего состояния. Всё-таки пить — это дело привычки, и я к этому делу совсем не привык. Сидя на том крыльце и пряча руки от холода в карманы куртки, я вспоминал, как упивался родительскими настойками, медленно сходя с ума в своей квартире. Казалось, всё это происходило где-то в другом мире, с кем-то другим. Я понял, что уже очень давно не вспоминал о матери и об отце. Я вообще не думал ни о ком из тех, кто остался в Радуге, когда мы с Аркадием бежали оттуда. Я не думал и об Аркадии, про незавидную судьбу которого как-то мельком обмолвился Лёха. И Лёха… Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы вспомнить, кто это вообще такой. А был ведь ещё и тот полицейский, и майор из спорткомплекса, и бородатый мужик с его отвлекающей машинкой, и та девчонка, которая была с Аркадием… как там её звали?.. вроде, у неё мать работала в Радуге. И был ещё кто-то, и ещё кто-то.
И были Ирины мать с отцом, которых теперь нет, и о которых я, в отличие от всех прочих, думаю теперь каждый день, потому что Ира думает о них каждый день.
Мимолётная мысль об Ире словно бы была застрявшим в сливе раковины волосом, потянув за который я вытянул на свет божий склизкий и омерзительный комок дурных предчувствий и переживаний. Склизким комком было всё то, что окружало нас двоих в последние дни: этот нудный и тягучий ореол недосказанности и кромешного, слепого, глухого непонимания. Я не понимал, что с ней происходит. Вернее, понимал, но как будто понимал не всё и упускал из виду то самое важное, в чём сидел корень проблемы. И это самое важное я разглядеть никак не мог, как ни старался. И это жутко бесило меня, отравляло жизнь и мешало насладиться в полной мере долгожданным спокойствием и умиротворением здесь, на этом островке безмятежности в океане хаоса и смерти. Вот и вечером сегодня, вспомнив про всё и сразу, да ещё и под градусом, я пришёл в отчаяние: такое, которое обычно заканчивается истерическим смехом и нелепым поведением. То самое пьяное отчаяние, друг и спутник которому — лихое бесчинство на горячую голову и всяческие спонтанные безумства. В какой-то момент я вдруг вскочил с крыльца и твёрдо решил взять из сарая ещё одну канистрочку бензина из Сергеевых запасов, отправиться к Захару и выменять у него горючее для генератора на горючее для души и тела. Сергей меня, конечно, как следует отчитает за это завтра, но то будет завтра. Сегодня же ум требует продолжения банкета и не хочет думать о каких-то там последствиях и прочей скукоте.