Записки мертвеца

Только на полпути к площади перед магазином я вдруг понял, что было ещё несколько рабочих способов никуда не идти и заставить пойти вместо себя Сергея. Можно было начать умолять его о втором раунде или о том, чтобы сыграть «до трёх побед» — это самое очевидное. Можно было бы также дождаться солдат, которые придут забирать и конвоировать рекрутов, а затем — сказать им, что мы тут ещё ничего не решили, а если Сергей будет слишком настойчиво запихивать меня к ним в объятья — можно опять-таки начать умолять, плакать и просить никуда меня не забирать. Может, они решили бы не связываться со мной и моей истерикой и «упаковали» бы Сергея вместо меня. Или Кристину — всё равно, кого, главное не меня и не Иру. Хоть Юлю эту — по барабану. Можно было хотя бы попытаться упереться рогом и не даться никому в руки. Но отчего-то я не хотел этого делать. Я чётко осознавал, что не хочу унижаться ради спасения своей шкуры, но хоть убейте не понимал, почему. Возможно, всему виной было что-то новое во мне, что родилось совсем недавно, и что формировалось и крепло с каждым новым днём, с каждой новой пережитой трагедией или катастрофой, с каждым новым приобретённым опытом, который мне ещё было рано приобретать, но приобрести который меня заставила эта дурацкая новая жизнь. И это что-то требовало. Пока оно не требовало геройства, самоотверженности или беспримерного мужества — нет. Пока оно требовало всего-то «вести себя достойно», что бы это ни значило. Кто знает, чего оно захочет потом, когда ещё немного нарастит мясца.

Дойдя до пятачка перед магазином и не увидев там никого, я вспомнил, что полковник сказал, что ожидает всех на свидание с собой в придорожном кафе на выезде из деревни. Туда и лежал мой путь. По пути несколько разных вооружённых людей в камуфляже, в обнимку с автоматами патрулировавшиех центральную улицу Надеждинского, спросили меня, кто я такой и куда иду. Я называл номер дома и говорил, что в моём доме в качестве рекрута выбрали меня. После этого люди с автоматами показывали мне направление, которое я и сам знал, и я шёл себе дальше.

Когда я добрался до дороги и закусочной рядом с ней, оборудованной в пункт приёма личного состава, я усомнился в правильности и разумности того, что я делаю. Больше того: я перестал вообще понимать, что я делаю, и что происходит. Ноги мои снова стали тоненькими спичками, готовыми в момент переломиться пополам от тяжести дум, насевших на мою голову. В довесок ко всему прочему, вокруг одновременно происходило огромное количество событий, ни на одном из которых я не мог толком сфокусироваться. Вот пара солдат стоит и курит в стороне, неподалёку от грузовика. Вот грузовик, в котором сидят понурые, грустные люди. Вот рядом с кафе стоит тот самый полковник, который совсем недавно говорил свою речь в мегафон, стоя на крыше магазина. Рядом с ним стоял мэр Гросовский, а подле них было ещё несколько человек, среди которых я узнал только усатого прораба, шефствовавшего над строительством деревянной стены вокруг деревни. Эти люди вели разговор, смысл которого я не мог уловить.

— Люди все? — спрашивал Старков у кого-то из подчинённых офицеров.

— Все, та-щ полковник, — офицер, видимо, был очень занятым человеком, и на то, чтобы полностью выговорить слово «товарищ» у него не хватало времени.

— Со списком бьётся?

— С планом бьётся, та-щ полковник.

— А надо, чтоб со списком! Всех ищите! Миша, глянь ещё раз, точно все там?

— Юр, я ж их не мог всех в лицо запомнить. Кто здесь — все, вроде, твои.

— Вы что ли учёт никакой не ведёте тут?

— Ведём, почему. Просто кто откуда пришёл досконально не записываем, прямо до буквы. Да и по-разному бывает: говорят, из города пришли, а сами — твои, только переодетые.

— Значит, искать надо ещё будет. Смирнов!

— Я!

— Когда твои мобиков собирать пойдут — пусть ещё в дома зайдут, посмотрят по подполам, по погребам там, понял? Только без разгрома: так, между делом, деликатно, понял? Может быть такое, что утром рано чухнули нас и попрятались.

— Есть, та-щ полковник!

— Это кто такой? — спросил вдруг Старков, указав на меня шариковой ручкой, которую он всё это время держал в правой руке, в левой держа планшет с какой-то бумагой.

Офицер пожал плечами на вопрос полковника. Гросовский посмотрел на меня и будто бы узнал, но не сказал, кто я, поскольку имени моего он не помнил.

— Кто ты, сынок? — по-киношному спросил Старков, на этот раз обращаясь напрямую ко мне.

— Костя.

— Юрий Алексеевич, очень приятно, — с деланной учтивостью представился он, по-прежнему глядя на меня поверх своих маленьких и нелепых очков для чтения, — Доброволец?

— Рекрут. Из сто сорок шестого дома.

— Рекрут, х-ха-ха… Это ж я так, для красного словца придумал. «Рекрут»… Что, прям-таки сам пришёл?

— Ну да.

— Даже добровольцы ещё не подошли: собираются. Думали, всех мобиков с боем забирать будем, а тут на тебе — сам пришёл. Вещи тёплые взял?

— Взял, — соврал я.

— Трусы, носки, рыльно-мыльное?