Записки мерзавца (сборник)

   Я не заставляю себя долго упрашивать -- пересолить тоже ни к чему, усаживаюсь за стол и с особенным интересом слушаю Петра Феодоровича. Сорок рублей от отца, пятьдесят от дяди, итого девяносто. За две комнаты плачу пятьдесят, обедаю и ужинаю в "Баре", два раза в неделю езжу на скачки, "на Шаляпина" в хвосте не стою, а за семь с полтиной покупаю кресло четвертого ряда. Одеваюсь у Делоса, посещаю Норманский дом на Страстном Бульваре. Бюджет мой запутан. Деньги, присланные для уплаты за правоученье, давно прожиты. Положительно, надо послушать Петра Феодоровича. Не уроков же, в самом деле, искать! За пятнадцать рублей ежедневно шляться на Таганку или за Москва-реку. Одни извозчики в тридцать влетят. Не раз мне казалось в продолжение нашего дальнейшего знакомства, что Петр Феодорович горько жалеет о своей излишней со мной откровенности, что наука, преподанная им в ресторане "Бар", представлялась ему самым большим уником из всех уников, имевшихся в Толмачевском переулке.

   Ах, эти случайно вырвавшиеся слова!.. Как не плохо бы было вернуть вас, собрать, сжечь и забыть. Откровенные слова, как преждевременные морщины. Наступает собачья старость, злишься на самого себя и тщетно пытаешься успокоить сердце дешевенькими парадоксами: я, мол, не так богат, чтоб менять еженедельно перчатки, но у меня достаточно мужественной фантазии для вихря меняющихся убеждений, прорицаний, обещаний. Не обманешь свое сердце! Непобедимый спекулянт -- наше злостное сердце, и от слов откровенных, исповедей ресторанных, фельетонов газетных все чаще и чаще тянет к блестящему другу, шестизарядному Нагану...

   Итак, Петр Феодорович рассказал. Всяческих чудес ожидал я от ученого сына серпуховской земли, но уж не таких. Петр Феодорович оказался не только библиофилом, не только подающим надежды магистрантом, не только аскетом и славянофилом, но и... В те годы баснословные великое слово еще прозябало в четырех стенах банков и бирж и на панели еще не распускалось пышным цветом войны и революции. Петр Феодорович оказался спекулянтом, и спекулянтом весьма странного, весьма недоброкачественного свойства.

   -- Осудишь ты меня, отец, или не осудишь -- мне в высокой степени наплевать. То есть, если наплевать, так мне, а тебе горько будет. Вот здесь-то, дорогой и юный мой отец, скрывается проверочка категорий твоей морали. Низшая она у тебя или высшая. Осудишь, значит, пошляк. Прости меня на грубом слове. И не думай, что пошляки погибают. Александр Сергеевич Пушкин так всеми буквами и написал в письме к Плетневу. Кстати приходи, отец, посмотреть, достал я у Шибанова первое издание "Медного Всадника". Шибанов плакал, не хотел расстаться. Петр Феодорович, говорит, заставьте Бога молить, не покупайте, оставьте мне! Величайшая бестия этот Шибанов. За прошлым годом прихожу к нему на Никольскую...

   На скулах Петра Феодоровича запятнился лихорадочный румянец, рюмка в его руке подрагивала, и я чувствовал, что необходимо остановить поток побочных рассказов. Иначе, пока до главного доберется, охмелеет и ничего не передаст путного.

   -- Петр Феодорович, -- решительно перебил я. -- Вы так и не сказали, что Пушкин о пошляках говорил.

   Петр Феодорович сморщился было от моей невежливости, потом покрутил головой и засмеялся уже пьяным, не хитрым, а добродушным, полнокровным смехом.

   -- Боишься, отец, что надует Петр Феодорович. Обещал научить деньгу зашибать, а заместо того байками потешает. Ох, Юрий Павлович, иной раз мне на тебя жутко и смотреть. Как бы ты Митрофаньевским залом не окончил. Нет в тебе балансов... А Пушкин, друг мой, в этом самом письме к Плетневу, в году 1831, писал о пошляках нижеследующее: le n'est pas de bonheur que dans les voies communes {нет ему счастья, кроме как идти общими путями (фр).}... Ты, отец, зубы не скаль на мое произношение. Я -- Серпуховский. Заслуженным буду, а земля все сильней, и принципиально не желаю языка коверкать. Намедни в аудитории у Карла Станиславовича цитировал я один английский источник. Смотрю, гогочут ребята. Я, было, смутился. Неужто память изменила и источник не то говорит? Спрашиваю у Карла Станиславовича. Он тоже смеется: правильно-то, говорит, правильно и даже весьма похвально, только зачем вы все буквы выговариваете. Так и жарите "ревью оф ревьюс""... Плевать, отец, плевать. Выпьем еще один графинчик!

   -- Петр Феодорович, может, не стоит, может, так посидим, поболтаем?