Записки мерзавца (сборник)

   -- Ага, не терпится, спешит! А если я расскажу тебе сегодня мою тайну, а завтра же от тебя ее кто другой услышит? Что ж тогда под Серпуховский дачный бросаться или в Оке топиться? Не клянись, не клянись! Плевал я и на это, хочешь, сейчас человека позову и при нем буду рассказывать? В двух словах, в двух словах. Пей и слушай, слушай и пей. Главное, пей! Отец мой Феодор Иванович, директор фабрики али нет? Директор, очень тебе благодарен, растрогал даже своим обстоятельным согласием. Купцов у него знакомых много или мало? В карты им играть есть охота или нет? В Клуб охотничий они могут ходить? Mo-гут! Врешь, отец, не могут. Поиграл раз, поиграл два на глазах у Московских балаболок, на завтра кредит фью. Приказали Митей звать. В клуб купец, настоящий купец, не англоманский, не Пречистенский и не Остоженский, ядреный русский купец ни ногой. А играть -- страсть хочется! Не в преферантишко, не в винт, в железку! Только в железку! Ответственный банк, tout va {на все, ва-банк (фр.).} и все прочее. Да ты что удивляешься, на меня глядишь, словно и в самом деле ничего не подозревал? Не перебивай, верю, вид по крайности делаю, что верю. Сегодня я пьян -- живи и слушай и мотай на ус! Завтра с утра к Шибанову. -- объявилось у него первое издание Кантовых пролегоменов ко всякой будущей метафизике. Ну, так вот, перебиваешь, я и удаляюсь. Хотел в двух словах, язык твой, как колода на узкой дороге. Знакомые отца -- мои знакомые. У Гольденблата я зубы лечил. Пломбирует плохо, говорит хорошо. Сижу однажды у него на кресле. Бормашина дррр... дррр... дррр... Послушайте, говорит Гольденблат, а голос у него, как мед пополам с навозом. Послушайте, Петр Феодорович, нет ли у вас или у папаши вашего таких знакомых, чтоб любили по крупной в приличном семейном доме сражаться? Вам, конечно, как будущему профессору покажется... Я его сразу за цугундер -- ты не крути, не верти, иудейская душа, знакомые есть, по сколько с головы? По четвертному... И сам дрожит... Я только сплюнул: что ж с дураком говорить? пломбируй! По полсотне? Пломбируй и к чертовой матери... По сотне?.. Пломбируй... Тут Гольденблат мой побледнел и с достоинством необычайным принялся за бормашину. Назавтра прихожу, разговор возобновляется. Вижу по его роже, всю ночь обдумывал. Мы -- тоже, одно слово, серпуховские... Вот что, говорит Гольденблат, выработал я для вас, Петр Феодорович, самые авантажные условия. Будем мы с каждой третьей битой карты будто бы на ужин десять процентов снимать. За ночь большущие деньги получаются, а ужин -- вздор. Играющему человеку не до питья. И все, что выручим, пополам. А если надуешь? Другой раз не приведете, мне же хуже. Вы имеете дело, Петр Феодорович, с интеллигентным человеком. Отца, мать, сестру, жену, весь мир можно надувать. Но куртажные деньги -- святые деньги... Ты на меня, Юрий Павлович, такими глазами что глядишь? Может быть тебе противно, что тебя, чистейшего юношу, я свожу в подвал человеческой души? Тогда, изволь, замолчу, будем о славянофилах спорить или возьмем твою любимую тему о кор-де-балете...

   Петр Феодорович заметно утомился и раздражился. Никакими особенными глазами я на него не глядел, но при самолюбии этого человека не мудрено было, что он уже раскаивался.

   -- Петр Феодорович, -- сказал я неестественно естественным тоном (в душе у меня подымалась буря, колыхали предчувствия новой загадочной жизни), -- Петр Феодорович, чтобы Вы ни сделали, для меня ваша жизнь -- образец и пример. Я вас очень прошу продолжать, во имя нашей дружбы.

   Для усиления впечатления я налил и себе и ему по огромной рюмке водки и чокнулся. Петр Феодорович с важностью принял мои слова и моментально успокоился.

   -- Продолжать, дорогой мой друг, некуда и нечего. С Гольденблатом я работаю уже второй год. Полагать надо, он меня надувает, но и я не в обиде, и отцовские приятели благодарны. Потому игра чистая, без передержек, по клубному ритуалу, и квартира приятная. Рассказал я тебе, Юрий Павлович, как на духу, потому ты мне приятен. Друг мой. Может, когда и предашь, а пока друг. Дружба не в том, чтобы китайские комплименты преподносить. Надо облегчать другу жизнь. И будь я не я, если я уже не придумал тебе одну операцию. Отныне я заявляю Гольденблату, что ты мой компаньон, и кроме моей половины, должна иудейская душа и тебе процентов десять отдавать. Не думай, что я благодетельствую. Я заметил, что ум твой математический. Будешь сидеть и отмечать, сколько с каждой тртьей Гольденблат снял. Будешь нашим государственным, так сказать, контролером. Ну, а сейчас, сейчас... Человек, получи!

   -- Посидим еще, Петр Феодорович, -- взмолился я.

   -- Ни-ни. Сейчас извозца и крупной рысью к Гольденблату знакомиться и уславливаться.

   -- Петр Феодорович! Что вы, во втором часу ночи?

   -- Не разговаривай. Самое и хорошо, что ночи второй, а не дня. Лови момент и ликуй. Человек, получай.