Записки мерзавца (сборник)

   -- Ну, раз не чистюлька, тем лучше и для нас. Продолжаем, что нам нужно от вас и что мы дадим вам? Петр Феодорович неоднократно о вас рассказывал. Заранее нас привлекло, что вы студент с мечтательными глазами. Вы должны дополнить программу наших вечеров организацией собеседований. Понимаете? О, вы не чересчур догадливы. Привлекаете студентов, до двенадцати идут споры, о чем хотите. О Боге, о Вейнингере, словом, что в голову взбредет... Зачем нам нужно это? Просто, очень просто. Кроме купчишек и прочей сволочи, у нас бывает так называемая интеллигенция -- адвокаты, путейцы, доктора с большой практикой. Ужином их не заманишь, женская приманка по многим причинам невозможна. А вот тут-то студенческие споры, молодая Россия, ну, словом, как это принято. Все они вохляки, растрогать нетрудно. За полночь орут, а в первом часу не угодно ли -- небольшая студенческая железка по копейке. Начнут с копеек, дальше видно будет. Студентам вашим проигрыш возвращается. Поняли?

   -- Я понял, я великолепно понял, но как же это будет выходить?

   -- Очень просто... И входить и выходить. С каждой третьей, выигранной банком карты -- а банкомет у нас свой -- вы получаете десять процентов.

   -- Ирина Николаевна, -- не выдерживает Гольденблат, -- невозможно, категорически невозможно.

   -- Что? Много или мало?

   -- Не то, не то... Как же так сразу вы нас бандитами представляете? Я все же человек с дипломом. Вы бы могли...

   -- Осип Эдмундович, -- Ирина Николаевна приподнимается и грозно смотрит на Гольденблата, -- или по-моему, просто, ясно, без слюнтяйств, или вы меня больше не увидите.

   -- Но, Ирина Николаевна, вы не так ставите вопрос.

   -- Никаких вопросов уже нет. Есть ответы. Петр Феодорович, сразу, без почесывания головы, да или нет?

   Петр Феодорович забился в угол дивана. Уши его горят. Он едва находит сил кивнуть головой.

   -- Осип Эдмундович, теперь вы, да или нет?

   Смиряется и Гольденблат. Очередь за мной. Я бы многое мог сказать. Но пожар этих волос, но эти презрительные и не прощающие глаза. Разве им можно возражать?! Да, да, конечно, я согласен.

   -- Теперь, Осип Эдмундович, потрудитесь объяснить Юрию Павловичу все детали, а я пойду в столовую. Там, небось, ваша сволочь перепилась и заговоры устраивает.

   Ирина Николаевна сходит с зубоврачебного кресла и, не удостоив нас более ни одним словом, отправляется в столовую.

3

   Гольденблат смущенно шмыгал по ковру. Петр Феодорович, забившись в угол дивана, угрюмо молчал. Я думал обо всем происшедшем и рассматривал блестящие инструментики, которыми скалился огромный зеркальный шкаф. Прошло минуты две. Из столовой по-прежнему доносились взрывы пьяного гоготанья и пронзительные крики. Кто-то предлагал засунуть в граммофон тряпку, кто-то басистый угрожал набить морду за "оскорбление памяти покойной Вари Паниной"...

   Огромные бронзовые часы с амурами, обнаруживавшие всю бездну вкусов Осипа Эдмундовича, не тикали, а как-то щелкали, словно маленькими сахарными щипцами пытались расколоть воложский орех. Становилось тягостно и глупо до остроты.

   -- Петр Феодорович, -- не выдержал я, -- четвертый час. Пора бы на боковую.

   Вот тут-то Гольденблат и сорвался. Он подскочил ко мне, схватил меня за борт пиджака и, забрызгивая слюной, фонтанами бившей меж черноватыми осколками зубов, затараторил:

   -- Вам, молодой человек, все домой, все, небось, о девочках думаете, все бы на дармовщинку...

   -- Позвольте, позвольте, я никак не могу позволить...

   -- Нет, уж теперь и мне позвольте. Я за вами наблюдал, во всю наблюдал. Когда Ирка здесь мою репутацию подрывала, вы только губами подергивали. Мне, мол, плевать. Я домой уйду. Нет, ошибаетесь, молодой человек. Не уйдете. Мне всего на свете дороже репутация. Меня вся Москва знает. У меня покойный великий князь не гнушался заказывать золотой мост, у меня адмирал Дубасов...

   -- Не орите на меня, -- вскипел и я в свою очередь, -- никакими губами я не подрагивал. А уж если хотите знать, плевал я на вашего покойного князя, на вашу Ирку и на все прочее.

   -- Вы слышите, вы слышите, Петр Феодорович, как ваш протеже благороднейшую барышню оскорбляет. Да знаете ли вы, господин студент, что Ирина Николаевна -- изысканнейшая девственница, что таких, как вы, она и на порог не пускает. Петр Феодорович, я вас в последний раз призываю высказаться.

   Петр Феодорович встал, вышел на середину комнаты, взял за руку меня и Гольденблата.

   -- Вот что, ребята, -- сказал он каким-то исключительно внушительным тоном, -- немедленно миритесь и сговаривайтесь. Иначе ноги моей у тебя, Гольденблат, не будет, а тебя, Юрий, из списка друзей исключу. Ну, живо.

   Мы нехотя пожали друг другу руки.

   -- Петр Феодорович, -- начал было я, -- собственно, я не знаю, за что на меня господин Гольденблат накинулся.

   -- Брось, брось. Знаешь отлично. Видишь, как его девчонка взволновала. Он человек действительно почтенный, добрейший, но понимаешь ли, любовь опустошающая, фантастическая...

   -- Петр Феодорович, -- залепетал мигом растаявший Гольденблат, -- это только ваши предположения.