Записки мерзавца (сборник)

   "Кричать -- банкиры, банкиры, банкиры! А я в Азове-на-Дону знал одного священника, любимейшего учебника Тихона Задонского; старик святости необычайной, кротость, борода, на каждом шагу св. тексты, под рясой вериги, семьдесят два года... А мужичкам азовским ссужал деньги под проценты. Зимой пять процентов в месяц, летом шесть. Потому что -- вздыхал святой старик -- летом же -- слава Господу Богу нашему -- дни длинней..."

   О восклицаниях, выражениях радости и печали:

   "Много нагрешил, короче, скверный человек. Ни одного не отдал, одним заслужил. Никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах я не мог понять существа различия меж "увы" и "ура". Никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не кричал ни "увы", ни "ура". Так? Так. Не так? Не так. Прошлый год, в июне в церквах служили молебны о даровании дождя, в это же время владелец знаменитой скаковой лошади барон N. N. пламенно молился о продолжении засухи. Ибо дождь означает "тяжелую" скаковую дорожку и проигрыш большого приза. Была услышана молитва барона. "Увы" или "Ура"? Не знаю. Правильно или неправильно? Отвяжитесь!..."

   Как жить?

   "В Италии судили молодого парнишку, вырезавшего семью из шести человек. Парнишка хорошенький, мечтательный, руки белые, пальцы тонкие: "Как вы могли совершить такое ужасное преступление?" -- недоуменно спросил председатель суда. -- "Ах, господин председатель, -- с чувством ответил парнишка, -- для того, чтобы жить и понимать, надо иметь слегка жестокое сердце..."

   О солидарности:

   "Солидарность в добре не удалась, по крайней мере для нашего зона это выяснено окончательно. И беловласый Леон Буржуа, и великолепный Павел Иванович Новгородцев, и конгрессы, собрания, постановления. Где уж тут. Соберутся приют открыть -- сейчас же грызня, письма в редакцию, "выход из состава". Насмердили, поломали, расплевались! Но солидарность в зле, но это трогательное взаимное понимание таких далеких (географически) и таких близких (психологически) душ!.. Взламыватели касс, специалисты по акционированьям, интенданты, расшатыватели обществ и общественных моралей... Как быстро -- одним поворотом зрачка -- они понимали друг друга. И загоралась молния, соединяющая полюса. "И долго мне его паденья смешон и сладок был бы гул..."

   О свете побеждающем:

   "Борьба Денницы с Христом вырешится лишь после того, как последний муша уяснит и прочувствует различие меж падшим ангелом и падающей звездой. И кто знает? Быть может станет так до смешного просто; дурачки ломали голову, писали, просыпались в поту, а оно давно: Un monstre gai vaut mieux qu'un sentimental ennuyeux {Веселое чудовище предпочту я сентиментальному зануде (фр. аналог формулы Ф. Ницше).}. Вопрос единственно в количестве запасов земной веселости..."

   О чудесах: "Уж никому и ни на что не требуются чудеса крупные. Сдвигание гор, осушение морей, всеобщее счастье. От Бога моего требую мелочи. Ну, там, чтоб к пятерке не прикупать шестерки, а получать двойку, тройку, чтоб в железнодорожном крушении мой вагон "чудом" спасся и пр. До двадцати восьми лет молился, не верил, но продолжал, "на всякий случай". Потом задумал: если сегодня проиграю, прекращаю молиться, -- если Он не хочет соучаствовать в моей мелкой жизнишке, то и у меня ровно никакого интереса к Его величайшим проблемам. Проиграл и бросил..."

   Мой идеал:

   "Возможность законченного равнодушия ко всему, всегда. Красиво? Да, очень. Покупаете? Покупаю. Только имейте в виду, дорого очень!.. Не дороже денег. Или: Послушайте, он святой, его голыми руками не возьмете! Да, да, я знаю, но, однако, сколько или кому другому надо дать, чтоб на вашего святого воздействовать? Слушайте, вы пошляк, неужели и вы все продаете? Я, почти все, кроме одного, кроме моего презрения... А презрения ни за какую сумму не продадите? Такой суммы нет, хотя бы посулите меня богом сделать, и тогда не продам. Пока у меня возможность равнодушного презренья -- я сам бог, вне равнодушного презрения нет бога -- ни на земле, ни в небесах".